Русский город Севастополь: великое мужество, великие тайны

Пушкин и Севастополь

Пушкин никогда не был в Севастополе и не был лично знаком ни с Нахимовым, ни с Корниловым. Он был почти рядом, в Георгиевском монастыре, где провел ночь, любуясь на Черное море с высоты взметнувшейся ввысь скалы. В 1828 году поэт решил посетить отдыхавшее в Гурзуфе семейство Раевских. Из Гурзуфа до Георгиевского монастыря он добирается вместе с генералом Раевским на борту вспомогательного судна Черноморского флота. То был бриг «Мингрелия». Командовал же им лейтенант М. Станюкович – будущий адмирал и отец известного российского писателя-мариниста. Из письма Пушкина барону Дельвигу:

«… Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь спал. Луны не было, звезды блистали; передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы… “Вот Чатырдаг”, – сказал мне капитан. Я не различал его, да и не любопытствовал. Перед светом я зевнул».

Это был единственный раз, когда Пушкин оторвался от земной тверди.

Несколько часов, проведенных на черноморском бриге, оставили в душе поэта неизгладимый след. Может, именно под впечатлением увиденного и прочувствованного, он сочинил тогда одно из своих лучших стихотворений-элегий:

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Однако и сам Севастополь не остался без внимания поэта. Сегодня мало кто знает, что старший брат будущего героя Севастопольской обороны Корнилова Александр был однокашником Пушкина по Царскосельскому лицею. Кроме этого, именно в Севастополе служил в течение многих лет его ближайший лицейский друг Федор Матюшкин, еще мальчишкой получивший прозвище «Плыть хочется» за неистовое стремление к морской службе.

На Черное море Матюшкин попал в числе иных «птенцов» адмирала Лазарева, а потому имя его стоит в одном ряду с именами Корнилова и Нахимова. Да и сам командующий Черноморским флотом всегда ставил их рядом: «…Я разумею преимущественно капитана 2-го ранга Нахимова и капитан-лейтенанта Матюшкина… Они старательные и неутомимые по службе офицеры».

С Корниловым и Нахимовым Матюшкин был дружен. И если с первым Матюшкина объединяла общая петербургская молодость, язвительный ум, то со вторым – холостяцкий быт и неистовое увлечение службой. Из писем Матюшкина: «Что сказать вам о своем быте? Вы знаете Севастополь. Живу я в доме поблизости гауптвахты… стена о стену с Нахимовым и Стодольским…» Еще письмо – и снова слова о Нахимове: «Я живу по-старому – каждый божий день в хижине и на корабле, вечером – в кругу старых братцев – Нахимова, Стодольского…»

Верный старой лицейской дружбе, Матюшкин не прерывал своей переписки с Пушкиным, и тот слал в далекий Севастополь своему товарищу полные юмора письма и дефицитный английский табак, который так любил Матюшкин.

Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя!

* * *

В черном феврале 1837 года горькая весть о гибели Пушкина пришла на берега воспетой им Тавриды. И командир фрегата «Браилов» Федор Матюшкин самовольно палил в память о друге всеми сорока четырьмя пушками, приспустив в знак траура Андреевский флаг. В те скорбные дни только черноморцы, только севастопольцы осмелились, не таясь, почтить память великого русского поэта…

Отчаянные, полные боли письма летели в те дни из Севастополя в Петербург от Матюшкина к лицейскому товарищу Яковлеву: «…Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?..»

Минули годы, но душевная рана Матюшкина так и не зажила. И часто звучали вечерами в кругу Нахимова и Корнилова бессмертные пушкинские строки…

Свои же думы и мысли Матюшкин доверяет теперь только бумаге: «После смерти Пушкина годы моей жизни пошли однообразней и так, словно разрешился какой-то до сего неразрешимый, но полный надежд вопрос моей жизни… Но и при всем угнетении моем я нашел свою пристань – она здесь, в Севастополе, ибо здесь соделывается величайшее для флота и государства нашего…»

Уверен, что, если бы не случайность (ровно за год до начала Крымской войны контр-адмирал Матюшкин был переведен из Севастополя в Петербург), он бы наверняка разделил участь своих друзей-соратников, положивших головы на севастопольских бастионах.