Русский кайзер. «Иду на вы!»

— А ещё вас уволили со службы как неблагонадёжного, — спокойно добавил Михель, заглянув в бумаги.

Губы Наполеона задрожали…

— Уволили, — с горечью отозвался он, — а ведь я всего лишь хотел блага моей Корсике[33]. А оказалось, что если моё мнение о благе родины расходятся с мнением Парижа, то я — неблагонадёжный и потенциальный бунтовщик, хотя я с товарищами хотел примирить Корсику с Францией!

Попаданец смотрел — и видел не будущего (возможного, только возможного!) врага России, а обычного молодого офицера с не слишком удачной судьбой. Убить? А зачем? История явно пошла по другому пути, а безусловно прекрасный артиллерист лишним не будет. Ну и присмотрим заодно…

— Что ж, капитан Буонапарте, — негромко сказал Померанский после обмена взглядами с Покорой, — вы приняты на испытательный срок. В канцелярии вам выдадут аванс…, — тут Рюген с некоторым сомнением оглядел потрепанный мундир и впалые щёки, вспомнил, что у него было очень много братьев и сестёр, которые до определённого времени жили не богато…, — и подъёмные. Ваша задача — показать себя хорошим артиллеристом и вжиться в офицерское сообщество. А ещё — выучить венедский язык как можно быстрее.

Глава восьмая

Пришла пора взяться за мемуары. Раньше это всё откладывалось и откладывалось, но — надо.

— Ой-ё! — Протянул Померанский, перечитывая творение секретарей. Ну да — писал не сам, графоманией он не страдал. Да и откровенно — мало кто из местных «шишек» писал свои опусы сам. Так — взять грамотного секретаря, пересказать ему вкратце сюжет и основную идею, затем поправить, поправить ещё раз… и мемуары готовы.

В его же случае задача несколько осложнялась: таким же образом «писали» мемуары все «ближники» и требовалось выработать единую сюжетную линию. По настоянию попаданца — максимально правдоподобную. Здесь этим не слишком заморачивались, но хотелось, чтобы историки в будущем относились к мемуарам как к абсолютно достоверным документам, которым можно доверять абсолютно. А для этого — минимум расхождений у самого Владимира и его приближённых и конечно же — максимум правды.

Даже какие-то нелицеприятные для них вещи описывались достаточно честно. Ну… почти. Там — слегка недосказал, здесь — написал о том, что пришлось принимать неприятное решение в условии дефицита информации или прямого обмана… И пожалуйста — мемуары становятся Главным Историческим Документом. По крайней мере — на это надеялся попаданец, прекрасно помнивший, насколько избирательно подходят историки к интерпретации фактов. Проще говоря «Кто девушку обедает, тот её и танцует».

Проблема же заключалась в местных литературных традициях, требующих изрядной велеречивости, словоблудия, наукообразных слов и философских рассуждениях. Выглядело это порой забавно: описание боя от нормального такого рубаки с четверть вековым стажем и тут же — вставка про виденное недавно стадо овечек (ах, как они напомнили мне босоногое детство!), после чего следовало несколько абзацев (это в лучшем случае) про это самое детство в идиллически-пасторальных тонах и философская вставка о бренности бытия. И это здесь считалось едва ли не лёгкой литературой… Образчики «серьёзной» начисто «ломали» мозг.

Вот и получается — «литературным неграм» дали общий сюжет, дали какую-то канву, а вот отучить их от подобных вставок и велеречивости пока не удавалось. Можно было бы плюнуть и оставить как есть, но Владимиру хотелось максимальной аутентичности документов. Так, чтобы историки могли сказать «Да, писал сам Померанский, разве что секретари правили»— важно для достоверности информации.

В середине сентября пришлось проинспектировать Хорватию. Очередная ссора с венграми из-за пограничных территорий грозила перерасти в войну. Венгры «закусили удила» после отделения от империи Габсбургов и принялись весьма бурно «восстанавливать исконные земли».

Выглядело это примерно так:

«— Семьсот лет назад копыта наших коней топтали эту землю, а значит — она наша…

— Хорватия во времена Габсбургов была по сути частью Венгрии, а значит — она тоже наша…»

В общем — всё было «нашим»[34] — и претензии были соответствующие.

Миклош Пальфи фон Эрдёд, недавно умастивший упитанное седалище на венгерский трон, отличался высокой степенью паранойи и подлостью характера. Пальфи посадили своего представителя на трон не благодаря военным и гражданским заслугам, а скорее вопреки им. Во время смуты они отошли в сторонку и как выяснилось — не просто так. Всё это время они интриговали, подкупали, убивали… И когда пришло время выбирать короля, оказалось, что выбирать-то, по сути — не из кого. Выбрали Миклоша, но не все с этим согласились и на доброй половине Венгрии его власть не признали.