Русский Харьков

Новый украинский проект президент Кучма назвал в своей книге так: «Украина – не Россия». То есть позитивный созидательный смысл в проект не закладывался изначально: нужно было лишь делать все, чтобы не быть как Россия. Это была логика завистливого, гордого и, мягко говоря, неумного кривого зеркала. В этом таился деструктивный, саморазрушительный подвох. Треть столетия было потрачено, собственно, на то, чтобы вытеснить русскую ментальность. И чем заканчивается? Руиной, как всегда происходило в истории с украинской самостийностью. В наше время – уничтожением миллионов экземпляров книг на русском языке, сносом памятников, геноцидом русского населения, гражданской войной, государственным терроризмом, близкой перспективой утраты государственности. В сущности, государственности здесь не было никогда. И вот у завистливых и пыхатых «сорвал крышу» давний Каинов комплекс ревности к русскому брату.

Стремление сломить общерусскую парадигму в системе образования принесло свои всходы в умах украинцев, особенно молодых. К тому же искушение Европой. Я бы сказал, умело подогреваемой иллюзией Европы. Перед Европой малороссы всегда испытывали хуторянский комплекс неполноценности, хотя Гоголь просил объяснить ему наконец, что такое «европейский выбор». Тщетно. Никого не заставили задуматься даже публичные воспоминания президента Кравчука о детстве, в котором поляки украинцев называли не иначе как «быдло».

Прямо скажем, свои русские фундаментальные духовные ценности мы на Украине ощущали вяловато (если говорить о народе в большинстве). Конечно, островосприимчивые единицы в прямом смысле слова болели от разворачивающихся картин моноэтнизма и шароварщины. «От этого я и подыхаю!» – прокричал в 1993-м в телефонную трубку «правозащитникам» харьковский русский поэт Борис Чичибабин и скончался в декабре 1994-го, рассорившись окончательно со своими друзьями, бывшими советскими диссидентами, успешно делавшими в новонэзалэжной политическую и материальную неоконъюнктурную карьеру.

Обо всём этом и мне пришлось на протяжении последних двух десятилетий писать статьи с характерными названиями «Язык мой – дух мой», «Я русский бы выучил», «Две Украины, точнее, несколько их», «Вечера на хуторе», «Рудники свободы» и мн. др. А после госпереворота периодически давать интервью «Шпигелю», «Римской газете», «Литературной газете», а «Российской газете» даже за три дня до переворота, 19 февраля 2014 г.

За эти годы мы, русские писатели Украины, стали в своем доме, на родине, как бы деклассированными. Нас называли «пятой колонной», в доносах клеймили как «чужеридну начинку», выводили из состава правлений общественных организаций, отстраняли от работы с творческой молодежью. О государственной политике и говорить нечего.

В других областях культуры тоже возникли немалые затруднения. Если в начале 1990-х по инерции Харьков еще посещали такие российские музыкальные коллективы, как ансамбль русской народной песни Дмитрия Покровского, камерный хор Владимира Минина (с «Литургией Иоанна Златоуста» П. Чайковского и «Перезвонами» В. Гаврилина), певица Лина Мкртчан с вокальными циклами Г. Свиридова, то потом всё это было пресечено. Лишь в 2006 г., когда «обострилась оранжевая дружба народов», в Харьков чудом был приглашен Кубанский казачий хор (гастролировавший тогда в Белгороде, в 80 км от Харькова), а чуть позже – Олег Погудин, исполнитель русских романсов. Я присутствовал на концертах, которые здесь упоминаю, и свидетельствую: на вечерах 2006 года харьковцы, переполнившие залы, просто плакали, слушая русские песни.

Что бы это значило?

То самое: слышать «от русского русское…». Понятно? Или непонятно?

Понятней стало, когда начали запрещать вещание российских телеканалов, жёстко выдавливать русский язык из гуманитарных и образовательных сфер, тем самым осуществляя явственный этноцид русского населения.

В условиях, когда из поля зрения и сознания стали властно удалять всяческое позитивное употребление эпитета «русский», «русское», а вместо этого возводить в ранг «украинской добродетели» мазепизацию, шухевичезацию, прославление Бандеры – Петлюры, пособников СС и прочих, лично мне поначалу казалось, что любое деяние, в котором слышится слово «русский», – на нынешней, временно, ситуативно отколотой от большого русского материка территории – есть благо. В меру сил – выступая в СМИ, участвуя в жюри различных конкурсов и фестивалей, – я пытался подчеркнуть, что ментальные ценности не выветриваются, что, если их загонять в стойло моноэтнизма, к тому же нагнетая ненависть к русской культуре и России, они всё равно пробьются, как трава сквозь асфальт. И ещё: насилие обязательно вызовет противодействие.

Но оранжевая бесовщина осени 2004 г. изрядно взбурлила зловонные конотопские болота и отворила полувековые бандеровские схроны. Уже тогда начались распады семей, дружественных и кровных уз, расставания и ссоры, у одних помрачение, а у других – боль.