Русская литературная общественность встретила появление словаря питерских коллег с заинтересованным вниманием. Академически спокойное издание с отличной, самой полной к настоящему времени библиографией – о чем тут, казалось бы, спорить? Но неожиданный гвалт, поднятый в изданиях, весьма далеких от русско-патриотических настроений, заставил на все это действие и противодействие оглянуться и откликнуться.
Можно уже подвести предварительные итоги. Дюжина откликов в печати! Нечто невиданное в наше время, когда литературная критика стала малозаметной. Большинство откликов помещено в именитых изданиях и пространны по объему. Перечислим их: «Независимая газета», 27 августа 1998; «Новая газета», 25 января 1999; «Невское время», 10 февраля; «СПб ведомости», 12 февраля; «Общая газета», 4 марта; «Час пик», 24 марта; «Независимая газета», 1 апреля; «Звезда», № 3 и 9, 1999; «Новый мир», № 7; «Новое литературное обозрение», № 37; «Знамя», № 9; «Нева», № 10.
Возможно, мы что-то упустили, но и этот перечень впечатляет. Поневоле вспомнишь вслед за поэтом про «виденье, непостижное уму». В разрушенной стране, в пору истинного застоя литературного вдруг такая пальба и такие клики на реках Москве и Неве. С чего бы? А суть выражена в заголовке нашего материала. Не подлинные заботы о полноте справочника волнуют без малого всех авторов рецензий, а хлопоты о «своей», точнее, групповой идеологии, хотя высокое то понятие сводится, к сожалению, до местечкового, до лавочного даже уровня: «Как, моего соседа, такого хваткого шорника (скорняка, шинкаря), даже не упомянули, какая наглость?!» Трудно тут возразить, право. Ну, забыли бедолагу, напишите же о нем сами. При ваших-то печатных возможностях…
Однако пафос ревнителей справочника отнюдь не оборонительный (сколько добрых соседей в нашем местечке позабыто!), а сугубо наступательный. Это четко выражено в заголовках статей, а они очень крутые, словно взяты напрокат из предвыборных мордобоев нашего еврейского телика: «Партийность, народность, православие»; «Между совестью и наукой»; «Словарь, подпорченный партийной идеологией и халтурой» и даже «На заре каменной эры», то есть не палеолит даже, а его «заря», имеются в виду, надо полагать, времена австралопитеков и синантропов…
Гвалт местечковой барахолки, отраженный в заголовках, точно соответствует содержанию статей. Почему-то рецензенты злоупотребляют образом малого ребенка. Помните, как Эйзенштейн гонял коляску с младенцем по одесской лестнице, слезу у зрителя вышибал? Так и тут. Справочник, мол, предназначен для малолетних школьников, как же можно… Цитируем из статьи про эпоху палеолита: «Учителя посещает изумительная мысль: взять да и высечь в камне – эдак на века – короткие познавательные статеечки. Чтобы детишки всякий раз, когда их обуяет неудержимый приступ любви к знаниям, не отвлекали взрослых от свежевания мамонта, а находили нужные сведения сами. И мамонтятина на обед будет обеспечена, и детишки без образования не останутся». В этом фальшиво-безвкусном пассаже отметим только неологизм – «мамонтятина».
Придирки к словарю идут с самых разных направлений. Иногда они невинны и даже забавны. Один автор начал так: «Стихи Цветаевой и Чуева… Оборот невозможный». Не совсем понятно тут употребление слова «оборот», но суть недовольства ясна, не можно соединять таких во всех отношениях разных поэтов, как они, да еще в близком сопоставлении. Позвольте, а как же алфавит? Ведь он представляет нам еще не такие случаи. Вот в 8-м томе Краткой литературной энциклопедии соседствуют Шолом-Алейхем и Шолохов. И ничего. Четверть века прошло после издания тома, но никто не возмутился. Ну, теперь-то, наверно, тоже разгорячатся…
Хулители словаря очень недовольны, как изображен там популярный в свое время, а ныне напрочь забытый поэт и критик В. Буренин. Раздались возмущенные голоса по поводу включения его в словник. Аргумент: он, мол, написал основное в прошлом веке… Странно. Буренин деятельно печатался и в веке XX, скончался в 1926 году. Блок умер раньше, а Леонид Андреев еще ранее. Тут есть некое лукавство, ибо статья о Буренине превосходна по полноте, новизне и объективности материала, не нравится обличителям сам Буренин, о чем и говорится с нескрываемым раздражением.
Что ж, он был действительно лих и задирист, обидел многих, порой несправедливо (это очень часто случалось в истории литературы). Например, уже перед Первой мировой войной напечатал, и не раз, басню «Ворона и Мейерхольд»: «Ворону как-то раз увидел Мейерхольд», стал рассказывать ей про свое «искусство новое», где он намерен актеров и актрис «к содомским приохотить позам», Ворона отнеслась к этим намерениям неодобрительно, Мейерхольд рассердился, заперся в театральной уборной «и долго по-жидовски там ругался». Ясно, что поклонникам Мейерхольда Буренин должен не нравиться. По-своему они правы, но разве это повод для изъятия популярного сатирика из словаря?
Впрочем, полузабытый Буренин – это так, закусь, нашлись на возмущенном банкете куда более острые блюда.