Русский контракт

– В России больше девяноста процентов рынка компакт-дисков принадлежит пиратам. Одни карательные меры здесь бессильны, поскольку очень велика разница в цене легальной и контрафактной продукции. Вытеснить ее можно только одним способом – значительно уменьшить стоимость качественно записанных официальных альбомов. Тогда люди станут их покупать. Таким образом со временем мы задушим пиратов и станем медленно повышать цену на наш товар, доводя ее до мирового уровня.

– Ладно, – сказал продюсер, – мы подумаем.

На деле это означало, что слова Алекса его не убедили.

* * *

Борис оказался на даче Николая Круглова по собственной инициативе. Узнал, что Николай собирается извести под корень старую яблоню, и предложил свою помощь. А чем еще заняться отставному майору, если от полковника Бахрушина ни слуху ни духу. А ведь только полковник, если не считать самого Рублева, имел замечательную привычку регулярно взваливать на своего друга трудные и опасные дела.

Яблонька оказалась еще та – Борис с трудом обхватил руками ствол. Дерево садил еще дед Николая полвека тому назад. С тех пор яблоня вымахала, что твой баобаб, и затеняла половину участка. Вдобавок последние годы она плодоносила очень скудно, мешка три яблок раз в два сезона.

Даже с бензопилой работа заняла много времени. Друзья разделились, Николай пилил, а Борис рубил полешки на дрова. Учитывая, насколько редко Кругловы посещали дачу зимой, дров им должно было хватить лет на десять. Закончив свое дело, Николай собрал тонкие ветки, непригодные для печи. Просто удивительно, сколько отходов вышло с одного дерева. Куча оказалась почти в человеческий рост. Затем у них с женой возник диспут. Николай утверждал, что оставшийся пень можно использовать в качестве оригинального стола для еды на свежем воздухе, а жена требовала немедленно убрать это уродство. Легко сказать! Учитывая размеры яблони, можно было предположить, что толстые корни уходили глубоко в землю.

– Выкопать элементарно, – говорил Николай, явно выдавая желаемое за действительное. – А как вернуть пень обратно, когда ты поймешь, что я был прав? Проще сделать наоборот. Если я увижу, что твоя идея лучше, я от него избавлюсь.

– А как ты думаешь, Борис? – спросила женщина у Рублева.

– Я воздержусь. Зачем постороннему человеку участвовать в семейных спорах?

– Странные вы люди, мужики. Когда ты Николая спасал, рискуя собственной жизнью, то не был посторонним, а по такой мелочи боишься высказаться. А, я знаю, как тебя разговорить. Сядем за стол, я налью тебе пару рюмочек, ты и расхрабришься.

– Скорее, пару бутылочек. Несколько рюмок Комбат даже не заметит, – вставил пару слов Николай. – Но если он решит в твою пользу, это уже не будет иметь смысла.

– Интересно, почему?

– Выпившим людям нельзя работать с колюще-режущим инструментом.

– Он и не будет работать, только выскажет свое мнение. Корчевать будешь ты. Я тебе на всякий случай не стану наливать.

– Ни фига себе! Ты видишь, Комбат, как они над нами издеваются! Это же шантаж! Ладно, я уберу дурацкий пень, сажай здесь свои огурчики-помидорчики.

– Конечно, они в первую очередь мои. Я же их поливаю, убираю, закатываю. А вы ими только закусываете.

– Ах, оставьте вашу иронию. Думаешь, выкорчевать здоровенный пень легче, чем засадить всякой петрушкой-картошкой половину участка?

– Я так и знала, что дело в твоей элементарной лени. Ладно, как выкорчуете – идите за стол…

Когда они заканчивали работу, в дом заскочил сын Николая, четырнадцатилетний подросток. Рублев, заметивший его краем глаза, спросил:

– А почему ты, Коля, не привлекаешь мальчишку к совместной работе. Пора уже.

– Это не ко мне. Я однажды попытался, так он разнылся. Мол, все ребята приезжают на дачу отдыхать, только его заставляют вкалывать как каторжного. Жена его сразу пожалела, сказала мне не мучить ребенка.

Закончив работу, мужчины сели за стол. Тут же стоял телевизор, принимавший большинство московских программ. Когда Борис с Николаем выпили по второй, сын щелкнул кнопкой пульта. Под истошную музыку на экране появился молодой человек с постной физиономией гомосексуалиста. Он жизнерадостно оскалился и завопил:

– И здравствуйте всем, кто нас смотрит и получает заряд лучшего в мире юмора. С вами Эммануил Тульский и «Ба-бу-бы-шоу»! Жизнь – говно, но мы для вас превратим это говно в конфетку.

Услышав столь нелицеприятное определение жизни с экрана телевизора, Комбат с отвращением поморщился. Хотя Борис давно убедился, что российская демократия имела странную привычку заходить слишком далеко исключительно в ненужных направлениях, отдельные вещи продолжали его шокировать.