Русский купидон

Потом Макс отстранился от Лены и расплылся в такой самодовольной и наглой улыбке, что она рванулась — и чуть не упала, потому что он ее отпустил.

— Ты!.. Ты!.. Ты так…

— Клево целуюсь — о, да! Я долго тренировался, потом практиковал в различных регионах. Тут ведь что главное — раскрыть чакры. Потом запускаешь энергию ци, каналы открываются…

— Ты…

— Колдун, волшебник, чародей — все знаю. Ты слушай дальше и дыши. Дышать надо, Ленк, иначе задохнешься. Так вот, после этого дела страшно повышается работоспособность. Даже я боюсь прям представить, какой бисквит ты сварганишь в ближайшие пару часов! А вот на следующем занятии я, возможно, раскрою тебе некоторые тайны тантрического секса…

Дыхание наконец-то вернулось, а вместе с ним — неожиданно хорошее настроение и способность язвить. Ленка Синельникова лихо подоткнула грязный сарафан повыше, нахально подбоченилась, дунула на светлую челку, откидывая ее вбок, и процедила, сверкая своими серо-зелеными глазищами:

— Но даже самый тантрический из всех тантрических сексов не принесет мне столько морального и физического удовлетворения, сколько ма-аленькая, малю-у-сенькая заметочка в газете: «В результате трагического инцидента с газонокосилкой гражданин С. лишился правого яйца. Левое отвалилось само, газонокосилка не пострадала». Чао, придурок! Василий — не смей копать!

С этими словами Ленка Синельникова удрала домой, потому что Макс Сухомлинов хохотал слишком искренне и слишком заразительно, чтобы она могла удержаться и не броситься к нему в объятия…

4

Это была не ночь, а конец света. Максу приснилось, что ему на грудь сел большой потный слон, и он в ужасе проснулся.

«Слоном» оказалась его собственная футболка, мокрая от пота и горячая, как компресс. Максим с отвращением сорвал ее с себя и отправился в душ.

Воды в душе оказалось… кастрюли полторы, дальше в трубах засвистело, захрипело и затихло окончательно. Поди ж ты, умилился Макс, элитный поселок — а водонапорную на ночь отключают, как и при советской власти.

В любом случае, он слегка освежился, и спать больше не хотелось. Макс взглянул на часы — половина первого. По московским меркам вполне рабочее время. Надо бы пойти на кухню, где стоит ноутбук, и хотя бы просмотреть материалы, которые он взял с собой из офиса, чтобы «поработать на природе».

Перегонка подержанных авто осталась в далеком прошлом, и теперь Максим Сухомлинов — на пару все с тем же дружком Серегой, Сергеем Викторовичем — владел небольшой, но весьма уважаемой фирмой, занимающейся разработкой проектов и дизайном жилых помещений экстра-класса. Образование искусствоведа в сочетании с истинно сухомлиновской хваткой приносило прекрасные дивиденды, и последние семь лет Максим мог действительно ни в чем себе не отказывать. В пределах разумного, естественно. Яхты у него не было, самолета тоже, но вот «лендровер» с правым рулем в его гараже исполнял роль допотопного «газика» — для Москвы и в Москве же остались «лексус», «БМВ» и «феррари».

Серега долго ныл, утверждая, что без Макса вся работа встанет, а после сообщения о том, что Макс уезжает минимум на месяц, а то и на все лето, вообще закатил глаза и изобразил глубокий обморок. В юности Серега служил в спецназе, комплекцией обладал соответствующей, поэтому в обморок партнера Макс не поверил, оставил ему запасные ключи от квартиры и печать, покидал в «лендровер» вещички, изловил влюбленного в соседку-ротвейлершу Василия — и уехал в Кулебякино.

Как выясняется — не зря.

Макс потянулся, с удовольствием ловя обнаженным телом теплый сквознячок от окна. В памяти всплыли глаза и губы Ленки Синельниковой, на коже загорелись невидимые следы от ее напряженных сосков… значит, не забыла она его!

Первый семестр он проучился, как в тумане. К счастью, по старинной русской традиции большая часть первого семестра в МГУ проходила на бескрайних картофельных полях Серпуховского района, и потому Максу ничто не мешало предаваться сладостным воспоминаниям о последней ночи своей невинности, а также еще более сладостным мечтам о грядущей встрече с Ленкой Синельниковой… и о долгой счастливой жизни с ней вместе.

В сердечных делах хороши буря и натиск, долгие же размышления до добра не доводят. Мысль «Как же было клево!» сменилась мыслью «А было ли ей так же клево, как мне?», а там и совершенно пораженческой «Может, ей вообще не понравилось?». По приезде в Москву Макс поступил именно так, как поступать нельзя ни в коем случае: отправил в Кулебякино открытку с номером своего телефона и припиской: «Если хочешь, позвони. Макс».