Русский купидон

Ленка фыркнула, схватила борную кислоту и вылетела из магазина. Макс вытер лоб — и неожиданно улыбнулся своему отражению в витрине. Никакая она не тихоня, Ленка Синельникова. Она тот самый тихий омут, в котором сами знаете что. И она написала ему любовное письмо, потому что влюблена в него. Вон, примчалась отбивать его у Тимошкиной. Ревнует!

Значит, сегодня ночью ее сон просто обязан повториться. Макс повернулся к замершей от восторга кассирше Ольге (ее имя значилось на кармане белого халата) и звучным голосом продекламировал:

— Будьте добры, девушка, йод, зеленку, пластырь по одной упаковке, и я беру две больших упаковки презервативов с рубчиками. Спасибо, всего доброго.

— Ты подумай, он купил СТО СОРОК ШТУК ПРЕЗЕРВАТИВОВ!

Оля Шапкина отхлебнула клюквенный морс и отправила в рот очередной кусок фруктового торта. Лена Синельникова в который раз ущипнула себя под столом за запястье, однако в лице не переменилась.

— Ольга, он взрослый, совершеннолетний, привлекательный мужчина, не обремененный семьей — так почему же ему не купить презервативов?

— Сто сорок штук? Это если даже по три штуки на ночь, то…

— Ольга! А клятва Гиппократа?

— А я не медик, я фармацевт, и то будущий. Я тебе точно говорю, он уже склеил кого-то в Кулебякине, и этот кто-то — не будем сплетничать…

— Может, он про запас купил?

— Зачем? Они даже при советской власти дефицитом не были. Не-ет, Ленка, презервативы мужики покупают исключительно накануне процесса. Вот увидишь, Тимошкина у него заночует!

— Ну и пусть ночует.

— Ленка! Неужели не завидно?

— Чего? С ума сошла?

— Ну, я имею в виду… Ведь такой мужик! А ты не замужем. И у вас, говорят, в школе был роман…

— Кто это говорит?

— Да вся улица! Тетя Вера все вспоминает, как ты на него смотрела…

— Шапкина, на выход с вещами.

На пороге кухни стояла раскрасневшаяся и воинственная Тимошкина. Оля Шапкина прекрасно понимала, что силы неравны, и потому тихонечко ухватила еще один кусок торта, помахала Лене рукой и смылась. Лена мрачно уставилась на подругу детства, а та неожиданно показала ей язык. Лена вспыхнула.

— Тимошкина! Наступает такая минута в жизни каждого человека, когда он переосмысливает свое прошлое и спрашивает себя…

— Вы помирились, и сегодня у вас намечается бурная ночь?

— Вот бывают же такие бессовестные люди! Да твое счастье, что я интеллигентная женщина, иначе бы все волосенки тебе повыдергала.

— А! Так тебя зацепило? Слава мне, твоей лучшей подружке. А если б не я, ты бы до сих пор мастурбировала, прячась за шторку.

— Кстати, шторы надо поменять, он сказал, за ними все видно. Туся! Ты с ним кокетничала! Через пять минут после того, как я открыла тебе свою душу и свою тайну!

— Я подвиг дружбы совершила, балда! Да если бы это была не ты, Синельникова, я бы этому Сухомлинову дала… прямо на заборе!

— Нахалка!

— Чего нахалка-то? Я держу себя в руках изо всех сил, способствую вашему сближению, а сама локти кусаю.

Лена усмехнулась.

— Да ну тебя, Туся! Можешь забирать его себе. Мы с ним отношения выяснили.

— Правда?! И чего?

— Ничего, а что еще? Я все четко написала…

— Написала где? На заборе?

— Понимаешь, я немножечко волновалась. Не могла собраться с мыслями. И решила написать ему письмо. Последнее письмо. Окончательное.

— Так. Дальше.

— Ну, я предложила ему остаться добрыми соседями и забыть о поцелуе…

— Так вы целовались?!

— Из-за тебя, между прочим.

— Это как?

— Если бы ты не остановилась с ним болтать, я бы не полезла подслушивать, не ободралась бы об розы, не попалась бы ему на глаза, не поругалась бы с ним, не замахнулась бы на него, он бы меня не схватил и не поцеловал, а потом не приперся бы ночью без штанов…

— О, держите меня, я сейчас взорвусь. Расскажи, как он выглядит в…

— Сдурела? Он вылетел из дома, пса ловил, а тут я. Ну и… так получилось. А потом я маялась, все думала, как бы это прекратить, и написала ему письмо. О том, что все осталось в прошлом.

— Ага. И поэтому он закупил партию презервативов? Он смастерит из них резиновую женщину, назовет ее Аленкой…

— Тусь, хватит, а?

— Нет, Синельникова, это ты давай прекращай маяться дурью. Макс меня только о тебе и расспрашивал, когда я на заборе висела.

— Туся, все. Что бы я по этому поводу ни думала, письмо уже написано и отправлено. А скорее всего — и получено. Не могу же я каждые пять минут менять свои собственные решения.

— Вот так, из-за глупого упрямства Ленка Синельникова останется на бобах! Скажи хоть, целоваться с ним хорошо?

Лена Синельникова ничего не ответила. Просто обреченно взмахнула рукой и принялась мыть грязную посуду. Тимошкина же издала могучий вздох и хлопнула ладонью по столу.

— Я тебя завтра увезу развеяться, хочешь? Давай с утречка махнем в столицу нашей Родины? По магазинам, то, се… В десять — нормально?

— Наверное…

— Короче, в десять. Все, пока.

— Пока.

Туська упорхнула, а вместо нее на уютную кухню вползла тоска. Лена закусила губу и едва не упустила из рук мыльную чашку. В чем, в сущности, смысл ее жизни? Кулинарные рецепты, дамское кулинарное шоу, экспериментальные блюда на собственной кухне… И некого ими угощать, если не считать Тимошкину.