Читаем Русский лабиринт (сборник) полностью

Она вздрогнула – второй раз он читал ее мысли, словно они проявились с обратной стороны лба. Тогда это действительно невероятное совпадение. Хотя почему совпадение, если оно невероятное? Или вправду судьба? «Я предложу руку и сердце». Неужели он серьезно? Что будет – уже не вернешь? Да, по всей видимости, этот человек кует обещание из железа. Но она даже не знает его имени. Спросить или дождаться, пока он сам скажет? Но и он не знает ее имени. Сказать или дождаться, пока он сам спросит?

Он включил свет. Она передала ему пальто и с кошачьим любопытством пошла по квартире. Ничего необычного, убежище закоренелого холостяка. Как ни поддерживай порядок, а отсутствие женщины заметно сразу. У хорошей хозяйки даже пыль ложится на полки по-особенному, как первый снег, готовый в любой момент растаять. Она поймала себя на мысли, что не чувствует себя здесь гостьей. Не рановато ли?

Он прошел на кухню и вернулся с бутылкой красного вина.

– «Шато Тротонуа»! В честь обретения этим домом своей желанной хозяйки.

Она даже не удивилась – он читал ее мысли не первый раз. Так чувствуют люди, живущие внутри друг друга. Когда не нужно говорить. Те, кто только соприкасается, говорят, но часто не слышат друг друга.

– Купил в день нашей встречи. В специализированном магазине, в супермаркете такое не продается. Бутылка плавала в волнах разлуки от встречи до встречи.

– Очень поэтично!

– Раз есть муза, поэзия неизбежна.

Следующая мысль спросить его имя пришла к ней только в постели, когда он раздевался. Но тут же исчезла. Приподнявшись на локте, она внимательно всмотрелась в его грудь. Почти от ключицы рядом с левым соском розовел длинный рубец, вернее, шрам, похожий на след гигантской сороконожки.

– Что это? – Она прикоснулась к нему губами.

– Операция. У меня было три инфаркта. И третий был бы последним, если бы мне не пересадили сердце. Так что у меня в груди бьется чужое сердце. Но бьется хорошо. Потому что – для тебя.

Она закрыла глаза, от догадки у нее закружилась голова.

– Почему ты не позвонил? В письме на могиле был же написан телефон. Мой телефон.

Она распахнула намокшие ресницы. Он застыл на краю постели. Его глаза вновь заледенели.

– Вот оно что. Значит, это ты.

Она не знала, что сказать, и сказала самое глупое:

– Это я.

– Сначала я хотел набрать тот номер в письме. Это было даже моим первым порывом. Я понял потом, что меня остановило.

Она глотала каждое его слово.

– Я подумал… подумал, что после звонка неизбежна встреча. Если бы меня попросили, как бы я мог отказать?

– А что плохого во встрече?

– Теперь ничего, родная. Но представь себе, как на меня смотрели бы. Смотрела бы ты. Так смотрят вдовы на вернувшихся с войны солдат. С укором. Будто, погибни он, ее муж остался бы в живых. Этим нельзя укорить вслух… словами. Нельзя их услышать… эти слова. Но сердцем услышать можно. Даже чужим. – Он погладил свой рубец.

Она снова расплакалась, но теперь слезы текли легко и свободно. Это были не слезы – брызги счастья.– Твое сердце не чужое. Оно мое! Оно родное!

...

2012

Публицистика

Нет поэтов, осталась шпана?

Вместо вступления

(предисловия, введения, аннотации)

Не хотел писать, не уверен, что напечатают, а зачем почем зря душу выплескивать?

Но слишком задела меня дискуссия в «Литгазете» о поэзии, начатая в конце мая статьей Сергея Мнацаканяна «Век – новый. А поэзия?». И, споткнувшись о «когнитивный симулятор» И. Болычева в «Мерзости запустения», не выдержал – сел за компьютер, чтобы изложить свою точку зрения на предлагаемую тему.

В Средние века (в XIV веке) в Англии жил монах – философ Уильям Оккам, предложивший доктрину, получившую название в честь автора, т. н. бритва Оккама, смысл которой сводится к следующей тезе: «Не умножайте сущности без необходимости». Говоря проще, сводите все к главному, без злоупотребления придаточными предложениями и… мыслями.

Попробуем?

Единственная оговорка – цитировать автор будет в том числе и себя, ибо аргументов, опирающихся на «вечные» цитаты, употребляемые без всякого разбора, и часто одних и тех же по прямо противоположным поводам, уже применено довольно. Яснее, по-моему, не стало.

Так что не обессудьте.

Итак, три вопроса к теме:

– что есть поэт?

– что есть народ?

– кто кому нужнее или что делать?

1. Что есть поэт?

Кто кончил жизнь трагически,

Тот истинный поэт…

В.С. Высоцкий

«А нынешние как-то проскочили…» – продолжим Владимира Семеновича. Как быть? С одной стороны, «Разбор собратьев очень труден, //И, согласитесь, щекотлив. // никто друг другу не подсуден, // И каждый сокровенным жив…» (Северянин), с другой – как обойтись без конкретики? Как это – на стрельбище, да без мишеней? А залпы все не утихают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941: фатальная ошибка Генштаба
1941: фатальная ошибка Генштаба

Всё ли мы знаем о трагических событиях июня 1941 года? В книге Геннадия Спаськова представлен нетривиальный взгляд на начало Великой Отечественной войны и даны ответы на вопросы:– если Сталин не верил в нападение Гитлера, почему приграничные дивизии Красной армии заняли боевые позиции 18 июня 1941?– кто и зачем 21 июня отвел их от границы на участках главных ударов вермахта?– какую ошибку Генштаба следует считать фатальной, приведшей к поражениям Красной армии в первые месяцы войны?– что случилось со Сталиным вечером 20 июня?– почему рутинный процесс приведения РККА в боеготовность мог ввергнуть СССР в гибельную войну на два фронта?– почему Черчилля затащили в антигитлеровскую коалицию против его воли и кто был истинным врагом Британской империи – Гитлер или Рузвельт?– почему победа над Германией в союзе с СССР и США несла Великобритании гибель как империи и зачем Черчилль готовил бомбардировку СССР 22 июня 1941 года?

Геннадий Николаевич Спаськов

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное