Русский лабиринт (сборник)

– Простила, простила, дура. Я же одинокая, мне другого мужчину по объявлению сколько еще искать, да и если еще хуже нашелся бы, от которого вообще неизвестно, что ждать? А Вадим поклялся, что такого больше не повторится, что про то, что он меня убьет, это он сказал так, несерьезно, чтобы я орать перестала. Ну и помирились мы в конце концов, я даже ключей у него не отобрала, уж больно у него тогда виноватый вид был, как у побитой собаки. Ладно, думаю, больше никаких гостей не потерплю, сразу в милицию буду звонить, как приведет. Ну а он больше никого не приводил, а сам где-то снова пропадать стал, не сразу, а так, через месяц где-то. Приходил трезвый, правда, но какой-то угрюмый. Я сколько ни расспрашивала, он только отнекивался, ссылался на трудности на работе. Потом побивать меня стал – не кулаком, а так, оплеухами, но очень больно было все равно. Я терпела, понимала, что это он злость на мне срывает, а сам то ко мне хорошо относится, ведь любил же когда-то. Ну а с какого-то момента вообще кошмар начался – он просто измываться надо мной стал, отобрал паспорт, угрожал, что не только Кирилла приведет, если я его ослушаюсь хоть в чем-то, но и еще пару друзей, говорил, что я такая же шлюха, как его бывшие жены, как вообще все бабы, хотя я ему никакого повода не давала – ходила только учить чад новых русских игре на фортепьяно, никаких любовников у меня не было, даже друзей мужского пола. Он все время проверял мой мобильный телефон, эсэмэски проверял, кто мне звонил, кому я звонила. Потом вообще разговаривать со мной перестал – лежал только на диване и телевизор смотрел. Я ему и готовила – он со мной перестал за одним столом есть, приходил на кухню, когда меня там не было. Спать со мной перестал, говорил, что брезгует после Кирилла, хотя он с ним меня и насиловал. В общем, стал относиться ко мне, как к вещи или в крайнем случае домработнице, хотя в моей же квартире жил. Ну один раз опять на меня руку поднял, я не выдержала, сказала, чтобы убирался из моего дома. Тогда он не только меня избил, а пригрозил, что сделает из меня шлюху, потому что я такая и есть, и даже сказал, что… Мне это даже неудобно повторять, гражданин следователь.

– Ну, если неудобно, в протокол не будем вписывать, но лучше сказать, тем более, как я понимаю, речь идет об угрозах в ваш адрес, – посоветовал Веселкин.

Женщина потянулась было к сигаретам, но, вспомнив, что последнюю она уже выкурила, вздохнула и вдруг расплакалась, закрыв свои голубые глаза тонкими изящными пальцами пианистки. Веселкин по опыту знал, что лучше не утешать, от этого женщины плачут только больше, и терпеливо ждал. Сейчас бы он с огромным удовольствием сам закурил, но отлучаться из комнаты для допросов было никак не возможно, а просить вертухаев, чтобы принесли сигареты, было неловко. Наконец Макарова вытерла глаза, извинилась, шмыгнув носом, и продолжила:

– Он… он обещал… он пригрозил… в общем… – Женщина выдохнула, собираясь с духом, и быстро закончила: – Он собирался меня с собакой… ну псом, чтобы я, одним словом, удовлетворяла пса.

– Какого пса? – оторопел Веселкин.

Такого в его практике еще не было. Следователь за свою долгую службу сталкивался с самым разным насилием, но зоофилия ему еще не попадалась, поэтому он не знал, как ему следует реагировать.

– Любого, какого он с улицы приведет. Вот тут я не выдержала, плюнула ему в морду, в лицо то есть, извините, он на меня с кулаками, в глазах муть какая-то, ярость. Я и поняла – сейчас, точно, забьет насмерть, ну и схватилась за кухонный нож, что валялся на столе. Дальше просто не помню, на меня просто снизошло что-то – я отбивалась ножом, наверное, ранила, но от страха била и била. Когда очнулась, он уже лежал у дивана, весь в крови. Я на кухне всю ночь тряслась от страха, пила все, что в руки попадется, ну а утром в милицию позвонила.

Веселкин заполнял протокол допроса в полном молчании, только Макарова напротив шмыгала носом. Наконец, взяв подпись обвиняемой на каждой странице протокола, который Макарова внимательно прочитала и даже внесла ряд поправок, Веселкин вызвал конвой. Женщину отвели обратно в камеру, а следователь зашел к начальнику по оперативной работе – «куму», с которым подружился за многие годы посещения своих и его подопечных.

– Коньяк будешь? – задал риторический вопрос капитан Семин, которого Веселкин уже давным-давно называл по имени – Игорь. После традиционных трех-четырех шкаликов Игорь превращался в Гарика, а Веселкин в Веселого, отчасти потому, что его тоже звали Игорем. Выпить хотелось обоим, поэтому Веселкин лишь пожал плечами, пока Семин открывал сейф – коньяк был импортный, и, хоть в кабинет начальства никто без разрешения войти не мог, Семин хранил дорогой алкоголь так же надежно, как секретные документы. – За встречу.

– Давай.

Друзья сдвинули бокалы.

– Как сам, как семья? – спросил Семин и тут же пожалел.