Русский лабиринт (сборник)

И вот она – свобода, сиречь устоявшаяся демократия при капиталистическом способе производства. Бердяев считал демократию нездоровым состоянием общества, поскольку не предусматривает аристократии, только элиту. Но об этом позже – мы получили право на неравенство и на несогласие. Все нематериальное сразу подешевело и усреднилось – культура, жизненные цели (жить по глянцевым журналам), образование, – все, что народ так сильно хотел, чтоб стало попроще. Людям ЛУЧШИМ стало душновато. Во власть их не зовут, зовут, как водится, СОГЛАСНЫХ. Поэтому государство, народ и страна – по-прежнему малосовпадающие категории. Если раньше идеи обсуждались в клубах, потом на кухнях, то теперь можно кричать во всеуслышание, никто слушать не будет – не интересно, не нужно. Бердяев ошибался, по-моему, когда утверждал, что душа России не склоняется перед золотым тельцом – овеществление человеческих отношений достигло максимума, товаром стало все: честь, присяга, пост, достоинство, дети (даже неродившиеся как материал для спецтерапии), родители и так далее. Раньше ты был тем, что ты сделал, сейчас ты – то, что ты купил. Причем поодиночке все клянут материальные трудности, ненавидят олигархов, плюются в сторону удаляющихся по пробкам мигалок, но все вместе (семь из десяти) идут и проставляют значки в избирательные бюллетени. Сервильности к власти здесь нет – народ с ней согласен, с властью. Вот вам и гражданское согласие – согласие не рабов (демократия), но плебеев. Поэтому у нас и популярно слово «преемник», поскольку демократия у нас НАСЛЕДСТВЕННАЯ, как и монархия. (Ближе все-таки к древнеримскому принципату. Август и Тиберий. Плебс всегда за стабильность.) Но перспективы этого строя зависят не от формы – правит либо аристократия (лучшие) или охлократия (худшие). Русский народ никогда не был холопом, даже в крепостном праве, но в плебействе погряз быстро. Собственно, он этого и добивался, чтоб полегче, попроще, попонятней. Но, возвращаясь к высказанной мысли о Вел. Князе Кирилле Владимировиче, власть погрязла в плебействе еще быстрее.

И отношение подъяремного, но сохраняющего чувство собственного достоинство народа к барину – не «вот приедет барин, барин нас рассудит», а по Гоголю: знал, барин, да не сказал (про сломанную бричку). Бессилие несогласных состоит даже не в разнице административных ресурсов их представителей – кандидатов (если тренер фаворита (руководитель избирательного штаба) – директор ипподрома, то остальным ловить нечего), а в плебейском насыщении согласных по неизменному принципу «хлеба и зрелищ». Генерал-губернатор… да нет, пока просто губернатор С.-Петербурга В. Матвиенко как-то бросила в эфир по поводу каких-то волнений, кажется, что, мол, русский человек всегда нуждался в сильном начальнике (читай – барине). Большего плебейства, чем в этой фразе, найти трудно. Русский, как и всякий другой простой человек на земле, нуждается в справедливом начальнике. Не особо крупный начальник позволяет себе то, что самый крупный (в силу ума или интеллигентности) никогда себе не позволял, – противопоставлять себя своему же народу, который его выбирал. А все от того же плебейства власти – мы даем вам работать на себя (хлеб, хотя часто горький с учетом налогов) и зрелищ в виде попсовых концертов, сериалов, викторин, выборов и прочего неколизейного итертейтмента, а вы бойтесь барина.

– Тута барин-с?

– Нет-с, их пресходительство-с отлучились, но тросточка их стоит-с.

Но монетизация льгот показала, что не очень-то боятся, когда надо – за кровное на улицу выйдут. Пока не против выйдут, а за свое кровное, но выйдут немедленно, и никакие организаторы беспорядков здесь ни при чем. Власть имела тогда бледный вид, но с грехом пополам наладили. Народ у нас отходчивый, получил свое и зла не помнит.