Русский легион Царьграда

– Хромоногий был чуть подале, – успокоил его Мечеслав. – Он выделанными медвежьими полстями торговал. Хром-то он хром, да рожа его железом не помечена. Нет, это не твой Смид.

– Не мой, – согласился Орм. – Мой уже побывал тут, здешние купцы зовут его Смиткой. Пока мы к Киеву тащились, он все свои дела успел свершить, купил десятка три радимичей, распустил на торгу слух, что идет в Новгород, затем в Норег и к данам – продавать рабов. Да-а… Начальный слух верен был, Свейнсоны заплатили ему за ложь, и хорошо заплатили. Смид молоденьких дев покупал, немало серебра для того надо. Твоя сестра у него, среди оставленных на великого князя ее нет, это я проверил.

– Тогда нам надо в Новгород. Может, еще успеем застать Смида там.

– Не надо нам в Новгород. Он ведь тоже обо мне на торгах разузнавал, вот и заметает следы. Ни один из купцов, что радимический полон сторговали, путь на Новгород не испрашивал, а испрашивали и получили путь на Царьград, к ромеям. Так что там Красаву искать надобно.

Горечь заполнила сердце Мечеслава, тоской и слезами наполнились очи его.

– Не печалься, брат, найдем мы сестер своих. Надо, так и в Царьграде отыщем. Ходили же на земли ромейские князья ваши – Олег, Игорь, Святослав и Ольга, матерь его, побывавшая в самом Царьграде у базилевса и принявшая от него веру греческую. Может, и Владимир надумает… А нет, другие пути искать станем, без надежды воину не жить.

Мечеслав кивнул в ответ, и они молча, каждый со своими горькими мыслями, пошли дальше по улицам града Киева, в котором суждено им будет прожить не один день и не один месяц.

* * *

Поскучнело небо, все чаще стало плакать слезами по ушедшему лету. Птицы с прощальными песнями улетали на юг. Мечеслав, провожая их взглядом, думал о том, что летят они в далекую чужую сторонушку, где томится его сестренка, и о том, что если б был он птицей, то взмахнул крылами, взмыл в небо и полетел искать Красаву, и вызволил бы ее из тяжкой неволи.

Подошел Орм, ведя за собой в поводу статного буланого коня. Сказал:

– Тебе привел. Бери. Твой!

– Неужто сам князь мне пожаловал? – спросил удивленно и радостно Мечеслав.

– Ха, тот князь пред тобой стоит! – ответил, улыбаясь, Орм. – Пришел в Киев с севера, через Новгород, купец, Рулавом кличут. Как-то вызволил я его из беды, так вот он все искал меня, чтобы вознаградить за то, что жив остался, даже в дому моем, на родине, побывал, вести мне привез, все мои живы и здоровы, никто из Свейнсонов, слава Одину, их не трогает. Но о Руне и у них вестей нет, как сгинула… Нашел меня этот упрямец здесь, в Киеве, и молвил: «Какую возжелаешь награду, проси!» Я, о тебе вспомнив, коня у купчины затребовал. Так что ты, почитай, уже княжой дружинник, а сбруя – это тебе от Добрыни дар. Увидел он меня у своего терема с конем новым, хвалить его стал, а как узнал, что я тебе коня веду, велел холопу сбрую принести и дарит ее тебе на добрую память!

– Погоди, Ормушко, а не тот ли это Добрыня? – спросил взволнованно Мечеслав.

– Он, Мечеслав, он, князя Владимира вой, воевода и соратник верный, тот самый, что с Волчьим Хвостом за тебя слово на пиру перед князем замолвил, – ответил Орм.

– Орм, ты мне – не названый, ты мне – родной! – Мечеслав обнял варяга.

– Ну, будет, будет… – сказал Орм, похлопывая Мечеслава по спине и, отстранившись, кивнул на коня: – Как коня наречешь? Не конь, сокол!

– А Соколком и буду кликать, – решил Мечеслав, недолго думая.

– Добро. И вот еще что… Как у тебя с ребрами? Помнится, были подсечены!

– Забыл о них. Каждый день с гридями на княжом дворе мечом и копьем упражняюсь.

– Добро. Но то – забава… Чтобы дружинником стать, надо испытание пройти. А на испытаниях шутить с тобой не станут, там можно и живот положить, примеры бывали… Сначала научись владеть боевым конем, и лучше Сахамана тебя никто тому не наставит. Отыщешь его, молви, что от меня. Ну, а как вершником добрым станешь, тогда и мой черед придет в науку тебя брать.

Глава пятая

Что касается ал-Хазар, то это – обширный округ за Каспийским морем. Грязь непролазная, много овец, меда и иудеев.

Ал-Мукаддаси. «Лучшее из делений для познаний климатов», 985 г.

Мечеслав нашел Сахамана сидящим в одиночестве на берегу Днепра и поющим заунывную песню на неизвестном языке. От его песни на душе стало грустно и тоскливо, и почему-то казалось, что нет конца этой песне, что она, как вечность, неизвестно где начинается и неизвестно когда и где заканчивается. И было в ней что-то от далеких предков, прародителей всех народов.

Мечеслав подошел, сел и стал молча смотреть на воду, отблескивающую под скупыми лучами осеннего солнца.

– Ты кто? – прервав песню, спросил Сахаман.

– Мечеславом меня кличут.