Русский национализм и Российская империя

В 11 часов вечера того же дня Московская городская дума потребовала официальных докладов Адрианова и Юсупова для объяснения бездействия полиции. Последние были вынуждены прибыть на ночное заседание, где их ожидало многолюдное собрание гласных, настроенное дерзко и агрессивно^{107}. Избранный голосами либеральной части гласных городской голова М.В. Челноков сразу начал с гневной критики городских властей и полиции за бездействие, намекая на одобрение ими погромов. Юсупов в ответном выступлении явно не смог опровергнуть подобные подозрения; он говорил о повсеместном засилии немцев и о чинимых из Петербурга препятствиях его попыткам бороться с этим. Он также заявил, что не может «за десять дней» преодолеть десятимесячное бездействие властей до его назначения.

Адрианов отказался говорить. Однако его помощник Севенард открыто заявил, что полиция была слишком малочисленна и при вмешательстве могла быть легко рассеяна погромщиками. Более того, он весьма показательно утверждал, что войска московского гарнизона ненадежны и с большой вероятностью могут присоединиться к восставшим, если им прикажут выйти на улицы. Услышав это, командующий гарнизоном Оболешев поднялся и негодующе объявил, что он не потерпит таких клеветнических заявлений, что его войска вполне надежны и готовы вмешаться в ситуацию, однако запроса от гражданских властей пока не поступало^{108}.

Это заявление стало решающим, равно как и очередное донесение, доставленное Адрианову и Юсупову буквально на пороге здания думы перед их уходом: начальник пожарной части докладывал, что в Москве полыхает уже около тридцати неконтролируемых пожаров. После этого Адрианов и Юсупов отдали письменные приказы полиции использовать оружие и призвать на помощь войска московского гарнизона. Планирование дальнейших действий и перегруппировка войск и полиции заняли несколько часов. Тем временем погромы продолжались и ночью. Утром 29 мая войска появились в городе и в трех местах вынуждены были стрелять в толпу^{109}. Вскоре в центре города стало спокойно, но в тех районах, куда войска не дошли, беспорядки не стихали до вечера. Погромы продолжались и на окраинах города: сообщения о поджогах и набегах рабочих местных мануфактур и крестьян на дачи и помещичьи усадьбы продолжали появляться в московских газетах вплоть до 5 июня.

Погромщиками было убито около восьми и серьезно ранено сорок вражеских подданных[37]. Когда 29 мая войска применили оружие при разгоне толпы, погибло семь солдат и неустановленное число погромщиков. Несмотря на то что число жертв некоторых довоенных еврейских погромов было выше, размеры материального ущерба, причиненного беспорядками, оказались больше, чем от любого другого погрома в русской истории, в основном потому, что было разграблено много магазинов, фабрик и частных квартир[38]. Брандмайор Москвы докладывал, что сожжено более трехсот предприятий и магазинов, не считая десятков квартир, частных домов, поместий и дач^{110}. Общий ущерб, понесенный иностранными гражданами, можно оценить приблизительно в 40 млн. руб.[39] Однако погром стал тем событием, о котором вскоре пришлось пожалеть весьма многим, именно потому, что от него пострадали также и российские подданные. Как минимум 579 из них (в основном иностранного происхождения) понесли ущерб более чем на 32 млн. руб.^{111},[40]

Грани конфликта

В единственном недавнем исследовании московских беспорядков Ю.И. Кирьянов опровергает утверждения некоторых советских историков о том, что рабочие в них не участвовали, приводя неопровержимые доказательства того, что рабочие играли в событиях главнейшую роль^{112}. По показаниям многих свидетелей, среди рабочих было необычно много женщин и подростков. Призыв рабочих-мужчин, в том числе и наиболее влиятельных в своей среде, на военную службу привел к массовому притоку женщин и подростков на производство. Фактически число работающих женщин выросло с 27% в 1914 г. до 43% в 1917 г.^{113} Призыв в армию и освобождения от него создали напряженную атмосферу на производстве и, конкретнее, усугубили неприязнь по отношению к вражеским подданным, особенно когда последние, отстраненные от военной службы по причине иностранного подданства, оставались на руководящих должностях по отношению к женщинам, чьи мужья воевали на фронте^{114}.