Русский национализм и Российская империя

Итак, с одной стороны, воспользовавшись кампанией против вражеских и враждебных подданных, имперское государство вооружилось националистической программой и попыталось более радикально, чем когда-либо, «натянуть небольшую шкуру нации на гигантское тело империи»^{23}. Однако основной для данного исследования является другая, в определенной степени отличная от предыдущей концепция национализации. Она связана с идеями Роджерса Брубейкера, который подчеркивает роль «испытательных полигонов» в межнациональных конфликтах и предполагает, что национализм должен рассматриваться скорее не как результат длительного развития различных тенденций, а как «событие», вызывающее «уничтожение смешанных идентичное -тей ужасной категорической упрощенностью приписываемой им национальности»^{24}. Хотя «события», используемые им для подтверждения своей аргументации, это как минимум — развал империй и появление новых государств, стремившихся стать национальными, все же вполне возможно рассматривать и опыт Первой мировой войны в том же ключе. Данное исследование отвечает на призыв Брубейкера к эмпирическому исследованию «событий», приводящих к «внезапной и всепроникающей национализации общественной и даже частной жизни», когда сама национальность становится «чем-то внезапно сформировавшимся, а не развивающимся постепенно, т.е. выступает как случайная, постоянно колеблющаяся, непрочная структуралистская концепция и основа для индивидуальных и коллективных действий, а вовсе не как сравнительно прочный продукт глубинных тенденций экономического развития, политики или культуры»^{25}. По сути, данное исследование концентрирует внимание на тех аспектах истории государств, которые Джошуа Санборн назвал «мобилизационными событиями» мировой войны: на беспрецедентной мобилизации экономики, а также этнических и политических общностях, составляющих воюющую нацию[12].

В той мере, в какой эти установки применимы к военному времени, проблема различных враждебных меньшинств затрагивалась и в исследовательской литературе, пребывавшей в основном в парадигме нация—государство и занимавшейся историей каждой из затронутых национальностей в отдельности^{26}. Однако при подобном подходе сама природа категорий «враждебный иностранец» или «вражеский подданный» вызывает серьезные вопросы. Невозможно написать историю «неприятельского подданного» в России. Как и «беженец», эта категория внезапно появилась лишь в начале войны^{27}. Хотя наиболее влиятельную и многочисленную группу в данной категории составляли немцы, написание истории лишь немецкого меньшинства во время войны не соответствовало бы всей глубине и разнообразию национальных вопросов, возникших вместе с проблемой враждебных подданных. С моей точки зрения, вопрос в целом был гораздо в большей степени проблемой государства, его жизнедеятельности и восприятия войны как «национального события», чем проблемой особого событийного характера в истории немцев, евреев, иностранцев и других этнических меньшинств в России. Именно поэтому композиционное и смысловое ядро данной книги составляет серия исследований конкретных государственных мер по национализации: конфискации земельных владений и городского имущества, ликвидации предприятий вражеских и враждебных подданных и массовых насильственных переселений. Сосредотачиваясь на предпосылках и осуществлении подобных мер, книга исследует способы, при помощи которых государство оценивало и классифицировало собственное население, деля подданных на сторонников и противников, а также рассматривает попытки государства национализировать имперское общество в целом, манипулируя составлявшими его народами и экономическими факторами.

Глава 1. НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИЕ ВЫЗОВЫ, ИМПЕРСКИЕ ДИЛЕММЫ

В самом начале войны казалось, что Россия будет твердо придерживаться как традиций международного права, так и своей собственной практики и воздержится от определенных мероприятий против подданных вражеских государств на своей территории. Весьма важный циркуляр Министерства внутренних дел (МВД) от 26 июля 1914 г., направленный всем губернаторам, недвусмысленно устанавливал, что мирные «австрийцы и германцы, находящиеся вне всякого подозрения, могут оставаться в своих местах и пользоваться покровительством наших законов или выехать за границу»^{28}. В том же ключе выступили и «Русские ведомости», основываясь на анализе российских и международных мер во время предыдущих военных конфликтов и обещая, что права вражеских подданных не будут ограничены: «В отношении подданных неприятельского государства, застигнутых в момент объявления войны на неприятельской территории, никакие меры, которые ухудшали бы их личную или имущественную безопасность, абсолютно недопустимы: они пользуются полной охраной и находятся под покровительством законов страны, как и в мирное время»^{29}.