Русский национализм и Российская империя

В итоге совещание пришло к единогласному решению, что никаких исключений на основании возраста и пола при выселении быть не должно, поскольку опыт последних шести месяцев показал, что подозрения в шпионаже распространялись не только на мужчин в возрасте от 15 до 60 лет. Также было решено, что все лица, относившиеся к указанным категориям, должны в трехдневный срок после объявления губернатора о выселении покинуть польские губернии, имея при себе документы с указанием пунктов назначения, находящихся за пределами управляемых военными властями территорий. Если немцы самостоятельно не уедут до истечения этого срока, они должны быть выселены под конвоем. Совещание наделило генерал-губернатору Варшавы исключительным правом предоставлять отсрочки некоторым лицам, если «возникали сомнения в немецком происхождении колониста», но лишь в особых случаях^{436}.

Енгалычев, с этого времени руководивший депортационными мероприятиями в Польше, 11 февраля 1915 г. издал циркуляр, в котором были изложены выводы совещания и установлен окончательный срок для выселения всех немецких колонистов из данного района — 20 февраля 1915 г.^{437}

Генерал Ю.Н. Иванов сразу же опротестовал исключение из депортационной программы городских жителей немецкого происхождения, не являвшихся колонистами, утверждая, что, поскольку эти немцы близко общаются друг с другом и с евреями, они имеют гораздо больше возможностей для шпионской деятельности, чем сельские колонисты^{438}. Этот вопрос был принципиальным, поскольку в больших и малых городах десяти польских губерний проживало более 100 тыс. немецкоговорящих жителей, не являвшихся колонистами. Янушкевич не дал четкого ответа на запрос Иванова. Он написал, что последний имеет право выселять именно колонистов, независимо от того, проживают ли они в городах или сельской местности, и оставил открытым вопрос относительно неколонистов, проживавших в городах^{439}. На практике многие немцы, не являвшиеся колонистами, все же были выселены на ранних стадиях операции[145].

Со временем, однако, стало очевидно, что важнейшие приказы военных властей в основном были направлены скорее против «колонистов», чем против «немцев». Такое положение обнаруживало непреходящее значение сословных категорий. Оно также отражало широко распространенное мнение о том, что колонисты менее восприимчивы к русской культуре, чем немцы-горожане. Общины колонистов были компактны и легко различимы среди других поселений; даже по внешнему виду колонисты были более «другими», чем немцы-горожане. Наряду с тем, что поселенческие общины немцев существовали в Польше на протяжении сотен лет, также имела место и широкомасштабная иммиграция немцев из Германии и Австро-Венгрии в предшествовавшие войне десятилетия. Армейское командование и гражданские чиновники считали всех колонистов неассимилированными иностранцами, независимо от того, как давно они приняли российское подданство. Именно такую точку зрения на колонистов высказал Янушкевич: «Обеспечение наших воинских интересов от вредного вблизи и на самом театре войны присутствия враждебных иностранцев в Привислинском крае чрезвычайно затруднено обилием немцев колонистов, хотя и принявших русское подданство, но, как показывает текущий опыт, лишь прикрывающих им часто преступное тяготение к германскому отечеству»^{440}.

Но наиболее существенным объяснением стремления особо выделить именно немцев-колонистов было явное желание правительства навсегда конфисковать их земельные владения. Касавшиеся этих земельных имуществ законы, находившиеся на стадии окончательной доработки перед началом первых депортаций, бесповоротно преобразовали массовую высылку из временной охранительной меры в целенаправленную программу изменения демографического состава землевладельцев и национального состава населения вдоль западных и южных границ империи, включая и весьма далекие от прифронтовой полосы районы.