Русский октябрь. Что такое национал-большевизм

Ясна отсюда глубокая, органическая связь между теорией права и общей философией. Теоретику или философу права в его исследовании всегда неизбежно приходится пребывать больше в сфере философии, нежели в сфере права. И это вполне понятно: определение права является лишь его последней целью, финалом, лишь заключительным результатом его исканий. Самые же искания, весь путь, все предварительные работы выходят целиком за пределы компетенции юридических дисциплин и в значительной своей части относятся к философии[66].

В переживаемую нами пору «войн и революций», в эпоху коренного потрясения чуть ли не всех основ государственной и правовой жизни, естественно может возникнуть сомнение в целесообразности обстоятельных раздумий над правом, не устоявшим перед бурным напором фактов. Такого рода сомнение ярко выразилось в остроте какого-то шутника, в первые дни русской революции вывесившего на дверях юридического факультета московского университета ехидное объявление:

– Занятия на факультете прекращаются, за упразднением изучаемого предмета.

Прав ли ехидный шутник? – Едва ли. Вдумываясь в природу революции, нельзя не заметить, что революционной бурей ниспровергается не принцип права, а конкретное историческое содержание его, отдельное проявление его в жизни. Идея же права не только не уничтожается, но, напротив, сама постепенно овладевает стихией революции, которая покоряется логике права и совершается во имя торжества нового, более «справедливого» права. Однако нельзя вместе с тем не признать, что «роковые минуты» всемирной истории, не убивая правового принципа, в то же время заключают его в определенные границы, указывают ему пределы. Об этом подробнее дальше.

Пока же необходимо еще отметить, что и по существу своему революционный смерч не в состоянии всецело отменить старой жизни и абсолютно сменить правовую атмосферу. Новое всегда имеет корни в прошлом, и пристальный взгляд в самом дерзновенном новаторстве сумеет различить действенные мотивы былого. «Мертвые повелевают». Современникам переломных эпох трудно подметить глубокую внутреннюю связь революционного правотворчества с основами старой общественно-государственной жизни, – эту связь констатирует изучение права в его последовательном развитии. Только в процессе такого изучения приобретаем мы чувство исторической перспективы, усваиваем надлежащую объективность и получаем возможность усмотреть взаимную сцепленность исторических событий. «Революции, – констатирует Г.Лебон, – изменяют лишь названия вещей. Разрушительное их действие никогда не касается основных идей и чувств данного народа, какие бы кровавые перевороты они не порождали» («Психология социализма»).

Возьмем примеры.

Реформаторский нажим императора Петра Великого – своего рода «революция сверху». Это тоже смерч, бурное явление новой эпохи русской истории, внешний переворот всей правовой и государственной жизни Московской Руси. Однако ближайшее изучение той эпохи свидетельствует нам, что «революция» эта была подготовлена всей предшествующей историей России. Анализируя обстоятельные данные, историки недаром доказывают, что элементы преобразования назревали эволюционно и были лишь осуществлены, окончательно выявлены Петром; методы его нововведений были, если хотите, оригинальны, формы своеобразны, впечатление от них потрясающе, но существо реформ его лишь подводило итог развитию допетровской Руси, довершая ее внутреннюю эволюцию. «Таково, – пишет В.О. Ключевский, – было общее отношение Петра к государственному и общественному порядку старой Руси: не трогая в нем старых основ и не внося новых, он либо довершил начавшийся в нем процесс, либо переиначивал сложившееся в нем сочетание составных частей, то разделяя слитые элементы, то соединяя раздельные; тем и другим приемом создавалось новое положение с целью вызвать усиленную работу общественных сил и правительственных учреждений в пользу государства… Петр взял из старой Руси государственные силы, верховную власть, право, сословия, а у Запада заимствовал технические средства для устройства армии, флота, государственного и народного хозяйства, правительственных учреждений» («Курс русской истории», часть IV, Москва, 1910, с. 87, 88).