Это все точные подлинные цитаты из совершенно закрытого документа. Как видим, не бедно Андропов Брежнева на массовые репрессии против русских провоцировал. Сталин бы после такой «убедительной», — со ссылками на перехват секретных документов в посольствах США, Италии, ФРГ и Канады, — совершенно жуткой оперативной докладной сразу бы всех расстрелял. Причем, вынося свой пасквиль на Политбюро, Андропов играл с огнем. Он не мог не понимать, что скрытая внутренняя партразведка (а такая, начиная со Сталина, под разными названиями, но со строго конфиденциальной, особой номенклатурой была закулисно у всех генсеков; балбес Хрущев только ею пренебрегал, а чем кончил?) отслеживает его ходы. Не мог не знать, и что всесильные помощники по Политбюро Владимир Васильевич Воронцов (у Суслова) и Иван Иванович Кириченко (у Черненко) обожали Сергея Николаевича — обходительного, стройного, с киношно «белогвардейской», сводящей с ума дамское общество выправкой (как когда-то дамы умирали по душке Керенскому, так теперь умирали по душке Сереженьке). Но главное для помощников: всегда особо информированный, он щедро и великодушно, и совершенно неназойливо, будто в винт играючи, советовал, как умно что доложить, чтобы переиграть «арбатовых» и «бовиных». А еще охотно снабжал «своих» (а оба помощника были для нас именно в доску своими, до кончиков волос русскими!) достоверными, занимательнее Пикуля, анекдотами из родной русской истории, чем они могли потом блеснуть перед «шефами». Андропов не мог не просчитать, наконец, и что Воронцов и Кириченко тут же кому надо сигнализируют, а уж те прямо «Второму Ильичу». И Брежневу особо близкие люди, в первую очередь дочка и зять и кое-кто из обласканных, готовых голову положить за Второго Ильича, знающих, проверенных на самом опасном деле — еще в заварушку со свержением хитрована Никитки Кузькиной Матери! — друзей дома, конечно, все сразу объяснят в лицах и со всеми пикантными закулисными подробностями.
Но Андропов понимал и другое: что времени у него уже, чтобы дорваться до власти (а для этого ему надо было, как минимум, разгромить теневую «Русскую партию»!) практически уже нет, и потому он сугубо по-фарисейски и саддукейски отчаянно блефовал. Для убедительности он даже стал на Политбюро якобы отслеженную картинку рисовать: показывая в лицах, как будто бы вызывающе нагло, беспардонно антисоветски, — ах, антибрежневски! — держал себя Семанов в посольствах США, Италии и Канады, в которых Семанов никогда не был. Но чего не приврешь, не нарисуешь ради «дела».
Однако Брежнев даже и на «расписные картинки» не клюнул. Не взбесился. Помнил по рассказам самого же Андропова, как тот коварно лгал «лохам» — венгерским аппаратчикам в глаза при подавлении Венгерского мятежа, рисовал тем то, чего никогда не было, горы золотые, обнимался, целовался и… отвез в тюрьму. Брежнев таким же доверчивым «лохом» для коварного Андропова быть не захотел. Он опирался на теневую «Русскую партию внутри КПСС» в ее сдерживающем напирающих либералов-иудеев противостоянии. Брежнев на Политбюро категорически возразил против предлагавшихся репрессий. Он сразу сообразил, что у Андропова «под ковром», и прежде всего вообще категорически запретил трогать кого-либо из «патриотов». «Нам новый 1937-й, да еще против своих русских государственников, опоры державы, не нужен. Скорее всего КГБ просто попало на изощренную провокацию со стороны западных посольств. Меня на такие “фу-фу” не возьмешь.
У Брежнева вообще была отработанная метода, если, что ему явно не нравится, то прямо не возражать, а — засекретить. Самый яркий пример. 22 сентября 1981 года, пока Брежнев болел, Суслов осуществил сатанинскую мечту свой жизни — протолкнул постановление ЦК «Об усилении атеистической пропаганды». Когда, в переполошившейся «семье» Брежневу с ужасом в глазах об этом донесли, он не стал отменять решения, а — просто засекретил. Да так засекретил, что ни в один обком для осуществления оно не дошло, «испарилось», как будто его и не было.
Такова была осторожная внутренняя логика Брежнева и в отношении «русистов» Однако тихие неясные слухи по верхам все-таки поползли. Не про «русистов». Самого этого слова — андроповского «новояза», никто даже не узнал. А поползло, что что-то, мол, вокруг Семанова было. И тут побитый Андропов сделал ответный ход, чтобы подставить «Второго Ильича». Люди Андропова стали с расширенными глазами шептать одно слово «Сочи». И, на всякий случай, Коллегия министерства юстиции отправила Сергея Николаевича, без всяких объяснений, на творческую работу, опять же тихо шепнув ему самому: «Сочи».
Только через полгода просочиться, что вовсе не из-за борьбы с коррупцией обсуждали на Политбюро Семанова. Но к этому времени Сергей Николаевич был на партучете в Союзе писателей.