Русский орден внутри КПСС. Помощник М. А. Суслова вспоминает

После первой неудачной попытки взять власть восстанием декабристов масонство вынуждено было уйти в подполье. Легальные формы, в которых повелась духовная война за и против масонских идеалов, вылились в противостояние «западников» и «славянофилов», потрясавшее все русские устои в XIX и начале XX веков.

Славянофилы разглядели под спекуляциями «так называемым прогрессом» и призывами к «общечеловеческому» попытку навязать русским чужой образ жизни и совершенно чужую отрицательную культуру. «Пагубное заблуждение, известное под именем западничества, которое, не сознавая ни тесного общения между Россией и Славянством, ни исторического смысла этого последнего, отмеривает нам и братьям нашим жалкую, ничтожную историческую роль подражателей Европы, лишает нас надежды на самобытное культурное значение, т. V. На великую историческую будущность», — четко сформулировал Н.Я. Данилевский.

«Западники» в их самом радикальном, самом «прогрессивном», экстремистском варианте концентрировались в ложах тайного масонства. Они ощущали себя «вольными каменщиками» некоего прогрессивного «нового мира». «Славянофилы» — они же почвенники цеплялись за Православие, как за плот спасения, и склонялись к консервативному романтизму и охранительным тенденциям. Как подчеркивал критически относившийся к «славянофильству» исследователь (иных в советское время просто не печатали): «Сущность славянофильской доктрины заключалась в идее национального единения всех русских людей в лоне христианской церкви без различия сословий и классов. Проповедь идеи «русского народа-богоносца», призванного спасти мир от гибели, объединить вокруг себя всех славян, совпадала с официальной панславистской доктриной Москвы как Третьего Рима» (В.И. Кулешов. История русской критики. — М.: Просвещение, 1972). Впрочем, даже оппоненты всегда признавали, что славянофилы были разумными охранителями: «У славянофилов были и настроения недовольства существующими порядками — в рассуждениях славянофилов о необходимости совещательных земских соборов, особенно в заявлениях о необходимости личного освобождения крестьян, в обличениях неправого суда, злоупотреблений чиновничества, чуждых истинно христианской морали». Да о чем тут говорить, если на позцции «славянофильства», пережив жесткое разочарование в западном марксистко-еврейском утопическом социализме после 1848 года, перешел сам Герцен и, как признает Кулешов, «находились теоретики, которые Чернышевского и народников, разрабатывавших идеи все того же крестьянского “общинного социализма”, относили к славянофилам».

Надо особо подчеркнуть, что, хотя за «западниками», как правило* стояла тень масонства с его поклонением Иегове, дурного отношения в русском обществе к еврейству это не вызывало. И «западники» и «славянофилы» равно сочувствовали еврейству, загнанному правительством за «черту оседлости»».

«Черту оседлости» русскому правительству приходилось долго сохранять лишь сугубо по экономическим причинам. Джеймс Паркс в откровенной книге «Евреи среди народов: Обзор причин антисемитизма» (Париж, 1932), осуждая антисемитизм, вынужден однако признать, что в России, даже несмотря на ограничения, «евреи сосредоточили в своих руках значительное богатство, что вызывало опасения, что с уничтожением ограничений евреи быстро сделаются хозяевами страны».

Но и несмотря на сдерживающую еврейский напор «черту оседлости» к 80-м годам XIX века евреи держали по самым осторожным подсчетам более 50 % торгового и банковского капитала. 59,1 % сверхдоходных питейных точек принадлежало евреям. Но и железные дороги, ведущие артерии быстро развивавшегося капитализма, контролировал Самуил Поляков. Еврейские железнодорожные магнаты воспитали и выдвинули из Одессы даже «своего человека» в Главы Правительства — женатого на еврейке «со связями», энергичного и вероломного С.Ю. Витте. «Министр-маклер» (такое Витте сразу же получил прозвище), став другом берлинского влиятельного банкира Мендельсона и взяв себе ближайшим советником директора Международного банка тоже еврея Ротштейна, настойчиво и последовательно передавал экономическую власть в стране еврейскому капиталу. «Место русского купца все более и более занимается евреем — констатирует видный тогдашний экономист В. Гурко. — Кредит давно стал родной стихией еврее». Крупнейшие банки страны почти все уже в их руках».