Русский Париж

… Она не умерла в 1775 году, а была пострижена в монахини под именем Досифеи и умерла в Ивановском монастыре в 1810 году…

… Екатерина И, узнав, что ее пленница сама была обманута относительно своего происхождения, помилова-да Тараканову. Ей сделали фальшивые документы и отпустили в Европу…

… Через несколько лет после освобождения из Петропавловской крепости, с преображенной внешностью и под другим именем, бывшая принцесса Владимирская, княжна Тараканова снова появляется в Париже. На этот раз ее жизнь во французской столице скромна и размерена. Она пережила Наполеона и была похоронена на кладбище Монмартра, неподалеку от могилы палача Шарля Сансонса, прославленного тем, что отсек ножом гильотины голову Людовика XVI…

Что ж, народная молва всегда была неравнодушна к легендарным и светлым личностям, и злодеям.

Алая гроздь в бутоньерке

Весной 1814 года части русской армии во главе с императором Александром I вступили в Париж. Представители старой французской аристократии, противники Наполеона приветствовали победителей у городских ворот Сен-Дени.

Среди них был старик с военной выправкой, одетый по моде времен Людовика XVI. Русские офицеры обратили внимание на его серебряную бутоньерку. Их удивило, что в ней был не цветок, а маленькая гроздь рябины. Прошлогодние ягоды сохранили свой алый цвет.

Заметив вопросительные взгляды, старик усмехнулся:

— Не правда ли, господа, издали похоже, будто на моей груди — свежие капли крови?.. Рябину в бутоньерке я ношу в память о вашей соотечественнице — прекрасной русской принцессе Владимирской.

Офицеры в недоумении переглянулись: молодые люди не слыхали о ней.

Старик смутился: видимо, понял, что всякое упоминание о принцессе Владимирской в России запрещено.

— Простите, может быть, я назвал неправильно ее титул и фамилию… — поспешно заговорил он. — Однако не ошибся я в главном — это была прекрасная русская женщина!..

Глава четвертая Там, где любили бывать русские, или прогулки с Луи-Себастьяном Мерсье

Великое мгновение никогда не может остаться бесплодным: оно освежает и обновляет жизнь и тем, что в нем хорошо, и тем, что в нем дурно.

Дмитрий Писарев

Бывают эпохи, когда человеческое общество задает истории загадку, смысл которой для мудрых — свет, для невежд — мрак варварства и насилия.

Виктор Гюго

«На громадной и изменчивой сцене»

«Свой город, своего времени, знал он лучше всех», — так в 1814 году отозвался на смерть писателя Луи-Себастьяна Мерсье один русский офицер.

Язвительный, остроумный, проницательный, он любил Париж, но неустанно выискивал в нем недостатки.

Большинство русских, побывавших во французской столице в конце XVIII — в начале XIX века, читали двенадцатитомный труд Мерсье «Картины Парижа». Его книги переводились на русский язык и издавались в Петербурге и Москве.

^{Луи-Себастьян Мерсье}

Как отмечали современники, Мерсье много написал недобрых, ехидных слов о Париже и о его жителях, но никому другому он не позволял плохо отзываться о родном городе.

«В столице человека обуревают страсти, неведомые в другом месте. Зрелище наслаждений влечет к наслаждениям и вас. Актеры, играющие на этой громадной и изменчивой сцене, заставляют играть и вас. Не может быть больше речи о спокойствии; желания становятся острее; излишества превращаются в потребности, и те, что даны нам природой, имеют над нами несравненно менее власти, чем те, которые навязывает нам общественное мнение.

Итак, кто не хочет испытать нищеты и идущих за нею следом еще более горьких унижений, кого не могут не ранить презрительные взгляды надменных богачей, — тот пусть удалится, пусть бежит, пусть никогда не приближается к столице».

Немало русских современников Мерсье познакомились с этим ироническим предостережением и еще больше стремились увидеть Париж.

«Их можно было встретить всюду»