Утверждение Юрия Левады о том, что социально-идеологическая установка на терпение оставалась на протяжении десятилетий психологической доминантой поведенческой стратегии «простого советского человека» выглядит, на мой взгляд, корректной не только применительно к материалам социологических опросов, но и к эмоционально-психологической модальности литературных и фольклорных жанров советской культуры (Левада 1997: 13). Чукча предстает на этом фоне героем, наилучшим образом выражающим стратегию «позитивного» терпения. Это образ доброго и терпеливого туземца, подверженного цивилизаторским усилиям власти, хорошо, вместе с тем, коррелирующий с дискурсивными средствами, обеспечивающими некоторого рода социальную (само) терапию. Социально-психологическая функция анекдотов в этом случае интересна не их литературными достоинствами и языковой игрой (анекдоты о чукчах в отличие, скажем, от анекдотов о Чапаеве, Штирлице или армянском радио за немногими исключениями кажутся мне примитивными), а таким эффектом речевого взаимопонимания, которое позволяет аудитории самозабвенно рефигурировать социальную реальность и подменять ее реальностью Воображаемого. И смех в этих случаях – следствие того, что искомое взаимопонимание достигнуто. Один из хороших анекдотов о чукчах обыгрывает это обстоятельство непосредственно: чукча разбрасывает листовки на Красной площади, его ловят, приводят в милицию, а листовки пустые, там ни одного слова. «Ты что, обалдел?» – говорят ему в милиции. «А что писать-то? И так все понятно», – отвечает чукча.
История анекдотического жанра в СССР сама по себе замечательна своей спецификой. Анекдоты существуют в самых различных культурах, но такого распространения анекдотического рассказывания, какое наблюдалось в Советском Союзе, не отмечалось где-либо еще. Причин у этого обстоятельства, вероятно, несколько: это и тотальная цензура официальной культуры, и характерное для советского быта и речевого обихода идеологическое «двоемыслие», и необходимость эмоциональной разрядки в условиях бесправия и повседневной рутины. Применительно к «чукотскому циклу» причина его популярности кроется, вероятно, в катартическом эффекте «согласия на социальное терпение», которое вместе с тем допускает известный психологический произвол: безальтернативно счастливое будущее требует от советского человека в принципе только терпения, но коль скоро это будущее гарантированно наступит («Пришла зима, – настало лето. Спасибо партии за это»), то для его приближения не нужно ничего и делать. Расхожая и, как давно и справедливо замечено, мазохистическая идея долготерпения оказывается в этих случаях по-новому актуальной в паре с не менее важным для нее утопизмом. Утопия не только искажает, но и разнообразит действительность, допуская в нее самые невероятные вещи. Анекдотические приключения чукчи демонстрируют это не лишний раз, подсказывая, что в воображаемой социальной действительности Советского Союза «всё возможно» – даже такое: «Захотел чукча стать генеральным секретарем ЦК КПСС. И стал им».
Литература
Айрапетян 2010 /
Аргентов 1857 /
Архипова 2006 /
Архипова, Иткин 2007 /
Вахтин, Головко 2004 /
Георги 1777 /
Гончаров 1987 /
Грэхем 2007 /
Древние российские стихотворения 1977 / Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым / Изд. подгот. А. П. Евгеньева и Б. Н. Путилов. М.: Наука,1977.
Зуев 2001 /
Кибер 1824 /
авторов Коллектив , Виктория Календарова , Влада Баранова , Илья Утехин , Николай Ломагин , Ольга Русинова
Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / История / Проза / Военная проза / Военная документалистика / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное