Русский полицейский рассказ)

Первые три часа дежурства Новикова прошли незаметно. Но к 10 часам уличная суета и движение стали стихать, лавки запирались, прохожих становилось все меньше и меньше. А мороз крепчал и крепчал. Теперь, когда не надо было постоянно следить за движением извозчиков и прохожих и перемещаться с места на место, Новиков почувствовал, как он озяб.

– Эх, было бы 50 к. в кармане, выпил бы! У Семки – трактирщика, тут недалеко, всегда для знакомого человека мерзавчик найдется, да денег нет, истратил на дурацкую куклу. Согрелся бы… а она вот, чурбан, тут за пазухой лежит, мешает…

Опять выругал городовой и девочку, и жену-баловницу, стал топать ногами и руками махать, чтобы согреться. На улицах все тише и тише, все реже прохожие, только ветер свистит и воет, забираясь в рукава, под башлык, леденя лоб и лицо, особенно на перекрестке, где он стоит, так и обдает и жжет холодным дыханием.

В самом деле, не отойти ли в сторонку?

Подошел к угловому подъезду магазина, прислонился, крепче засунул руки в рукава, задумался.

Правда, балует Наталья девочку, моет ее, чешет, как барышню ведет, да и нельзя не побаловать, одна ведь у них, это правда, да и девчонка хорошая, ласковая, лепетунья, молится за тятьку!.. Он улыбнулся, поник головой, дремлет.

Рисуется его теплый угол. Тишина, лампадка перед образом горит, спит ребенок, а жена сидит у лампы, в окно смотрит, мужа ждет. Боится за него Наталья. «Сколько вас таких, безответных, поубивали злодеи. И за что, за что?..»

– За что, в самом деле, – думает Новиков. – Ни я их не знаю, ни они меня. Придут какие-то незнакомые, неведомые, откуда, что, и давай палить по городовому. Семена Пугина убили, Иванчуку руку раздробили, до сих пор поправиться не может. А он только 8 дней как на пост стал!.. Стоишь вот так вот на дежурстве, да только и посматривать по сторонам, как бы не пальнули!

– Господин городовой, позвольте закурить!

Над самым ухом.

Вздрогнул Новиков, смотрит – стоят два человека, закутано лицо, не видать, кто и какие, руку к нему протягивают. Схватился Новиков рукой за кобуру, другая свисток ко рту подносит.

– Проходи, проходи, чего там закурить? Много вас таких хо… – Не договорил. Раз… раз… блеснуло что-то… ж… ж… ж… засвистело возле самого уха и вдруг толкнуло в грудь, плечо, обожгло лицо, сразу залило глаза чем-то горячим. Он хочет оттолкнуть от себя что-то, протягивает вперед руку, и от жгучей боли в плече теряет сознание.

* * *

– Ну, Новиков, как ты себя чувствуешь? – говорит полицмейстер и наклоняется над ним.

В раскрытые широко глаза блеснул свет. С удивлением оглядывается Новиков, он видит большую комнату, людей кругом, сам он лежит в кровати, в чистом белье, голова вся забинтована и руке очень больно, так что пошевелиться нельзя.

– Поцарапали тебя негодяи, лоб немного, да плечо прострелили, но это пустяки. Крови только много потерял, через неделю доктор обещает тебя выписать, скоро все подживет. А вот если бы этого у тебя не было, так в Царствии Небесном уже сидел бы теперь. В самое сердце попало бы!

И он, смеясь, протягивает Новикову Авдонькину куклу и показывает две пульки, которые засели в деревянном чурбане…

А. В Виноват! Рассказ

Роман Никитин уже 11 лет городовым, года три стоял в предместье города, у Каменного моста, а последнее время его поставили на перекрестке двух больших улиц, где много прекрасных магазинов с зеркальными окнами, красивые дома и нарядная толпа.

Роман Никитин отличный служака, он не пьет совершенно, хорошо грамотный, толковый, исполнительный. Он на хорошем счету, и околоточный и пристав им довольны. Доволен и он: 28 р. жалованья, от двух шикарных магазинов по 2 р., да фруктовщик на углу дает 1 р. в месяц, жить можно, считая и чаевые на Пасху и Новый год от домовладельцев. Давно бы следовало и повышение ему дать, старшим сделать при полиции или у дворца генерал-губернатора поставить. Но в прошлом у Романа Никитина есть пятно на карьере, которое нет-нет да и вспомнится ему, зачитывается и мешает дальнейшему повышению: он упустил важного преступника, так опрометчиво, непростительно упустил. Хочет ли кольнуть Никитина товарищ или начальство попрекнуть за какой-нибудь проступок, хотя немного их у него, сейчас напомнят: «…ну уж ты, ротозей, преступника упустил!»

И съежится городовой, потупится: «Правда, упустил, виноват!..»

Вспомнит и он свой проступок иногда, нахмурится, вздохнет, рукой махнет… виноват!..

Чаще всего вспоминается ему вся эта история на Пасхе, как ударит колокол, запоют в церкви «Христос Воскресе»; так вот и встанет в памяти вся эта картина, вспомнится…

Вот что вспомнится Никитину.