Русский полицейский рассказ)

Но вид неподвижной туши, видимо, встревожил ее, и она недоуменно спросила мужа:

– Кто это?..

– После расскажу, – ответил Яковенко и стал тормошить пленного.

Пленный поднялся, как во сне, и урядник бережно повел его в хату, дверь которой предупредительно открыла урядничиха. Как только пленный переступил порог и увидел на столе хлеб, рыбу, оладьи, кутью, так показал, что он голоден.

– Ничего, потерпи малость, – добродушно, похлопав его по плечу, сказал урядник и вышел убрать лошадь.

Через несколько минут за столом сидел урядник с женою, их детишками и пленный, который с такой жадностью уплетал малорусский борщ с ушками, что хозяйское сердце урядничихи просто прыгало от удовольствия. А когда после ужина пленного уложили на диван, и он уснул, Яковенко долго стоял у его изголовья, смотрел на спящего, и новые странные мысли бродили в его голове…

Утром урядник отвез пленного в становую квартиру.

Е. С. Пясецкий 32 доноса

Когда я получил место пристава в Н-ске, одном из крупных южных центров, и приступил к исполнению своих обязанностей, у меня руки опустились, так был запущен мой участок. Дело в том, что предместник мой, служака старого типа, больше обращал внимания на «молодцеватый вид» городовых, чем на порядки в участке, и интересовался только новогодними, праздничными и – в исключительных случаях – экстраординарными подношениями со стороны обывателей. Понятно, что все мои требования и распоряжения встретили дружный отпор и на меня посыпались жалобы полицмейстеру, особенно со стороны еврейского населения. Полицмейстер пытался было поприжать меня, но, так как сам был не безгрешен и встретил, в связи с этим, должный отпор с моей стороны, стал направлять жалобщиков к губернатору, которые предусмотрительно уклонялись от этого.

Между тем наш добродушный старичок-губернатор вышел в отставку, а на его место был переведен из Х-ской губернии граф Т. Еще задолго до приезда губернатора в среде местного чиновничества циркулировали слухи о его строгости, энергии и требовательности в отношении подчиненных. Особенно – говорили – преследовал взяточничество, и достаточно было малейшего повода, чтобы виновный немедленно увольнялся со службы.

Наконец, прибыл новый губернатор. Когда мы, полицейские чины, представлялись ему, и пришла моя очередь, губернатор окинул меня быстрым сверлящим взглядом и отрывисто спросил, давно ли я служу приставом? Я ответил, что около полугода. Губернатор вновь окинул меня таким же взглядом, нервно мотнул головою и, отвернувшись, стал о чем-то тихо говорить с правителем канцелярии. Когда прием окончился, ко мне подошел правитель и, шутя, поздравил, что губернатором получено около тридцати анонимных доносов, обвиняющих меня во взяточничестве. Доносы эти посыпались, как мак из дырявого мешка, и губернатор решил произвести по ним самое строгое дознание. Нельзя сказать, чтобы я был благодарен правителю за его поздравление, потому что, хотя я не чувствовал за собой никакой вины, но дело предвиделось грязное. И я стал ожидать производства дознания.

Прошло около трех недель. Однажды, идя домой обедать, я встретил губернатора, который медленно шел мне навстречу. Поравнявшись со мной, губернатор остановился и спросил, куда я иду? Я ответил. Губернатор немного задумался и затем сказал, что он напрашивается на обед ко мне. Мне показалось, что я ослышался, и потому молча остался стоять навытяжку. Губернатор повторил свои слова. «Э, мой милый, – непочтительно подумал я, – ты хочешь посмотреть, как я живу, и лично убедиться, насколько доносы на меня имеют серьезную подкладку», – и я самым непринужденным образом поблагодарил губернатора за честь и доставляемое мне удовольствие…

Мы пошли рядом. Нужно заметить, что за всю мою долголетнюю службу я никогда не трепетал перед начальством и не требовал искусственного почтения от подчиненных; кажется, был одинаково ровен в моих отношениях и к губернатору, и к городовому, и считаю такую выдержку одним из лучших качеств полицейского. Граф Т., как человек большого света, был безукоризненно вежлив и прост тою сдержанной простотой, которая исключает всякую возможность близких соприкосновений. И вот я, полицейский пристав, и губернатор, граф и камергер, шли рядом, разговаривая о новостях городской жизни.

Пришли. Звякнул звонок, и жена, по обыкновению, вышла сама отворить мне дверь. Губернатор тут же, в прихожей, представился ей и извинился, что сам себя пригласил на обед к нам; и вышло все это у него так просто и мило, что жена, казалось, нашла это в порядке вещей. Впрочем, жена за время моей полицейской службы так привыкла к всякого рода неожиданностям, что нарушить ее душевное равновесие было трудно.

Мы вошли в гостиную. Квартира у меня была довольно обширная, а обстановка более чем скромная, потому что не было средств сразу обзавестись приличной обстановкой и приходилось необходимую мебель приобретать по случаю. С первых же слов губернатор обратил внимание на скромность обстановки и спросил о причине этого. Я ответил.