Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин

По словам Мотылькова, его строгий хозяин «был человек… с выразительным, умным лицом, быстрым проницательным взглядом» и крутым нравом. В его скромном, но безупречном костюме не было «ни малейшего беспорядка». Зная о своей грубоватости, Сытин порой извинялся за резкий тон либо заглаживал неловкость щедростью. Мало того что жалованье Сытин платил побольше, чем другие, продолжает Мотыльков, за ним еще водилось такое: выдаст работникам деньги наличными, но с условием вернуть в течение нескольких месяцев, а пройдет неделя-другая, и он прощает долг. Зато в отношениях с управляющими преобладала как раз не щедрость, а грубоватость. И.Н. Павлов, один из основных сытинских граверов, вспоминает, как тот на Пасху устраивал у себя дома обед для мастеров человек на сто пятьдесят. Каждого гостя хозяин встречал у дверей троекратным, по обычаю, целованием, а потом почти всегда тут же давал нагоняй за промахи в работе. Павлов, к примеру, сам слышал, как Сытин отругал мастера переплетной за то, что у него слишком много отходов. «Куда это годится, туда-сюда?» – возмущался Сытин. Вспоминает Павлов и другой случай, когда Сытин устроил выволочку заведующему рисовальной школой и посоветовал ему забыть о «фраке» члена Правления, потому что он «копеечник» и у него нет «того размаха, который мне требуется». Но при всей крутости сытинского характера, говорит Павлов, его пылкое воображение и стремление вести дело «на уровне передовых европейских предприятий» отодвигали обиды на второй план[461].

Люди более высокого социального положения, знавшие Сытина, отмечали в нем купеческое радушие, особенно при встречах в одном из роскошных ресторанов, где он бывал; а Чехов в 1902 году сказал своему брату, что знает по опыту: к этому издателю обращаться с деловым предложением лучше всего за завтраком в «Славянском базаре»[462]. Другой мемуарист – М. Ямщикова вспоминает «заветный столик» Сытина в углу у входа в изящный ресторанный зал московской гостиницы «Метрополь», где «он любил посидеть часок ежедневно» за оживленным деловым разговором[463]. У Сытина было мало близких друзей вне издательского круга, даже в 1914 году; но поскольку работа стояла у него на первом месте, то он и не желал для себя лучшего развлечения, чем поговорить о деле за вкусной едой. А чтобы поднять настроение своим сотрапезникам, он, бывало, с легкостью раздавал обещания, которые зачастую и не думал выполнять.

В числе знаменитостей того времени, которые охотно проводили досуг в обществе Сытина в надежде завязать с ним деловые отношения, хотя и знали, как он увертлив, был Горький. Так, в мае 1913 года Сытин побывал в гостях у Горького, и тот потом сообщил своему коллеге по издательству, что «ничего неизвестно и нельзя пои ять. Хотя предложения сделаны – блестящие и весьма либеральные: «Делайте, что хотите, с кем хотите, средства – какие угодно дам». Но повторяю, сие, пока, слона»[464]. В сентябре Горький повторил Ладыжникову, что не оставляет надежды получить от Сытина финансовую поддержку, столь необходимую «Знанию»[465].

Когда в декабре того же года по случаю трехсотлетия династии Романовых Николай II помиловал многих из тех, кого обвиняли в политических преступлениях, Горький, как и задумал, вернулся в Россию и, воспользовавшись давним приглашением, с 19 января 1914 года поселился в подмосковной усадьбе Сытина. Охранка зорко следила за его трехмесячным пребыванием в Берсеневке, да и газеты докладывали о каждом шаге Горького, гак что читатели тоже знали обо всем, включая посещение Горьким 8 февраля сытинской типографии на Пятницкой.

Один современный историк так описал взаимоотношения Горького и Сытина в 1914 году: «По возвращении на родину Горький сошелся с новым, сильным человеком, достойным восхищения и полезным в работе… такой же самородок, как сам Горький, с той же верой в человека, с той же глубокой безотчетной любовью к России, с тем же самовзращенным преклонением перед культурой во всех ее формах и проявлениях. Издатель-великан И.Д. Сытин распоряжался огромной империей, которую создал своими руками… он мог предоставить в распоряжение Горького неограниченные средства и безграничную преданность своему делу, требуя взамен не больше и не меньше как просвещения всего человечества»[466].