Русский путь

Во взгляде со стороны Коммунистический мир (так нас довольно прямолинейно и в каком–то смысле справедливо называют за рубежом) в процессе перестройки должен либо подтвердить на новом уровне, либо окончательно отвергнуть марксизм как основу, по крайней мере единственную, экономической и политической системы общества.

В глазах рационально мыслящих кругов за рубежом — разумеется, критически относящихся к марксизму — в существующей ситуации мирового развития призрак коммунизма должен быть либо окончательно похоронен, либо по крайней мере перестать непрерывно хоронить их самих. По существу, только в этих условиях сегодня они готовы идти на те или иные принципиальные сдвиги в отношениях. Так или иначе, но в этой достаточно прямолинейной и, потому–то ясной трактовке перестройки по крайней мере соблюден масштаб: на первый план выдвигается доктрина, за которой явственно проглядывается реальность государственно–монополистического социализма или тоталитаризма. Призрак коммунизма остается мощной доминантой современного политического и экономического мышления, теряя, впрочем, реальные очертания жизненно

йальтернативы дальнейшего развития, по отношению к которой Запад приобретает все более определенную степень свободы.

Внутри страны ситуация развертывается вполне однозначно. Поруганное десятилетиями сталинских погромов, истоптанное административной системой, изнасилованное тело страны стремится выкричаться и выплакаться в бесчисленных разоблачениях, непрерывно публикуемых прессой. Не ведая почти ничего об окружающем мире, культура, выросшая в провинциальной глуши застоя, способна пока только стенать, выискивая недозадушенных гениев. В литературе все смешалось, но по сей день никто не сумел объяснить, что же произошло у нас после Октября. Познание истории идет через ее отрицание. Создается своеобразный «культ антиличности» Сталина, черной тенью нависшей над всей новейшей историей страны. Налицо тяготение к классической русской постановке:' кто виноват?

Со времен Петра и много ранее мы не раз проклинали собственную историю и временами столь успешно, что лишь спустя многие десятилетия удавалось отыскать следы того или иного события. Со временем это стало приобретать характер национальной черты.

С завидным упорством мы отрицаем свою культуру и историю — от древней и средневековой до новой. Если с грехом пополам еще и вспомним, кто такой Франсуа Вийон, то уж мало кто скажет, что значат для нашей культуры Вассиан Патрикеев или Иосиф Волоцкий. Из года в год крепнет комплекс неполноценности в нашем народе. Русское и советское — это то, что похуже: и сие, относясь уже не только к магнитофонам и телевизорам, становится тоже национальной чертой.

От криков ужаса и боли, разбудивших народное самосознание в эти судьбоносные для страны времена, далеко, однако, до постановки других, характернейших для всей российской культуры «вечных» вопросов о смысле и месте нашего бытия в мировой истории. Библейская подоплека вопроса: «Кто мы такие, где мы находимся» — постепенно растворяется в нарастающем шуме, негромкий голос «из глубины» затихает и почти исчезает. Все более иллюзорной становится возможность выявить скрытые пружины нашего исторического движения, как, впрочем, и пружины самой перестройки.

На протяжении всех послеоктябрьских лёт марксизм сросся с историей нашей страны. Но, начиная со Сталина, народное сознание отождествляет социализм с монстром административной системы. Марксизм же — с вещаниями купленных на корню, в большинстве случаев и не слишком обремененных культурой академиков–начальников от истории философии и прочих, или, что то же самое, начальников–академиков. Конечно же, это не могло не привести к созданию накрепко догматизированной канонической теории, существовавшей безбедно до совсем недавнего времени.