Русский рай

– А юколы только половина, – пожаловался Василий. – Хвостов не дал грузить остальную, кричал, – плохо пахнет…

Узнав, что тоболяки прибыли еще и с просьбами, Баранов задумался и успокоил их:

– Задержим на неотложных компанейских службах, не впервой. Будите пока при мне, а там посмотрим.

Ново-Архангельская крепость была в трудном положении. Изнуренные голодом и болезнями, русские промышленные, алеуты, кадьяки, кенайцы, чугачи – эскимосы и тлинкиты на службах Компании, поднимались до рассвета, работали по шестнадцать часов и дольше: черпали сельдь, строили защитную стену между русским и ситхинским селениями. А в заливе собралось до тысячи хорошо вооруженных туземцев, разных родов и племен. Все они уродовали лица, ради своего понимания красоты и называли себя тлинкитами, что на их языке означало людьми.

В крепости хорошо понимали, что дикие прибыли не только для ловли рыбы. По слухам от верных тойонов ситхинцы отправили послов к сородичам южных островов и к многочисленному племени хайда, предлагая разграбить крепость, надеялись собрать войско до трех тысяч воинов, противостоять которому полторы сотни изможденных служащих не смогут. Зная об этом, правитель требовал от своих людей невозможного напряжения, жестоко наказывал уснувших в карауле, уклонявшихся от работ. Чтобы дать людям хоть какую-то надежду и радость, устраивал попойки. Треть компанейских работных, каюров и служащих за одним столом с Барановым напивались до упаду, другие, ожидая своего праздника, работали и несли караулы.

Верные правителю тлинкиты донесли, что ситхинцы привезли тойонов племени хайда и уговаривают их воевать крепость, но те сомневаются в успехе из страха перед Бырымой, которого почитают за дьявола. Узнав об этом, правитель пригласил хайдинцев на пир, а вместе с ними своего главного врага ситхинского тойона Катлеяна. Устоять перед соблазном побывать на пиру у самого Бырымы никто из них не мог. Ситхинцы, кроме почестей, надеялись высмотреть русскую крепость изнутри.

Сысой с Василием поселились на нижнем этаже дома, построенного на вершине кекура, там же жил Прохор. Это была казарма, разделенная на несколько комнат, в которых ютились человек по десять служащих, иные проживали семейно с кадьячками и чугачками, отгородившись от одиноких занавесями из кож и шкур. На верхнем этаже располагались правитель с семьей, мореходы и приказчики. В нижней казарме у подножья кекура, тесней и многолюдней жили партовщики эскимосы: алеуты, кадьяки, чугачи.

Устроившись, Сысой с Василием стали гонять большую байдару от причала к «Юноне», выгружали привезенные продукты в пакгауз крепости. Вся команда и командир были пьяны. На корабле промышленные несколько раз столкнулись с Резановым. Ревизор был явно болен: глядел устало, приволакивал ноги, то и дело утирал лоб шелковым платком. Очередным рейсом вместе с мешками и корзинами его стали переправлять на сушу. Сидя в середине байдары Резанов раз и другой, внимательно оглядел двух дородных бородатых контрактников, выгребавших к берегу, картаво спросил:

– А что, мужички, не желаете ли проявить себя героями, верой и правдой послужить Отечеству?

Василий недоверчиво хмыкнул в бороду и отвернулся, Сысой, бросил на ревизора недоверчивый настороженный взгляд. После десяти лет служб тоболяки хорошо понимали, к чему заводят такие разговоры начальствующие люди. Не прерывая гребли, спросил с усмешкой:

– Где и за какое жалованье?

Резанов брезгливо надул бритые губы.

– Я вам про службу, а вы про деньги?!

– Сам-то почем служишь Отечеству? – резко обернувшись, спросил Василий. – Наверное, не за поденный рубль в день?!

Резанов вздохнул, прекращая случайный неудавшийся разговор, и отвернулся. Промышленные подгребли к причалу, где их ждали работные, стали выгружать мешки и корзины. Был отлив, надо было поднимать груз в рост. Байдара резко колыхалась с борта на борт, угрожая черпнуть воду. Ревизор в шинели и шляпе, вцепившись в борта и качаясь вместе с лодкой, резко вскрикнул:

– Высадите меня!

Сысой с Васькой грубо, как корзину, подхватили его под руки и выкинули на причал. Камергер сверкнул глазами, отряхнулся, рассерженно затоптался на месте, но удержавшись от упреков в невежливости, поплелся в гору, к дому правителя.

– Мало служили директорам Компании? – проворчал Василий, глядя вслед удалявшемуся ревизору.

– Привыкли дурачить! – кашлянул Сысой. – Пусть офицеры ему служат.

– Кого там?! – с кряхтением забросил мешок на причал Василий. – Они и его ни в грош не ставят, хоть он в генеральском чине.

– Я вчера спрашивал Бырыму, – отряхнулся Сысой, забросив на причал последнюю корзину, – отчего терпишь поносные речи Хвостова? Ты же полковник? А он мне: «Так я в статском чине, а они морские офицеры». И кто говорит? Бырыма, который держит в страхе все здешние народы. Не понимаю с тех пор, как стал благородным!

– Им нас тоже не понять! – буркнул в усы Василий и сел за весло. – Директорам, конторщикам, акционерам – прибыли, а нам служба Отечеству! Ишь, чего удумали?! – со злой насмешкой скрипнул зубами.