Русский рай

– Любимая ученица моей больной жены Натальи Петровны, – со скрытым умилением в лице, кивнул вслед, – ухаживает за ней… Так вот, любезные, – вскинул глаза на гостей и со вздохом продолжил. – Малолюдство Компании – есть препятствие для нашей колонизации края. И проблема сия не решаема из-за общих порядков России. После семи лет служб все промышленные обязаны вернуться на места прежнего проживания, поскольку прикреплены к каким-то обществам. Трудовое население России – есть собственность государства, все мы платим подушный оклад, несем повинности в обществах, к которым приписаны. Увы, без разрешения чиновников и временного паспорта «Соборное Уложение 1649 года» строго запрещает самовольный уход даже городским «посадским» людям, не говоря о крестьянах. Ваша необходимость высылки в Охотск связана с окончанием срока паспортов, а для Компании это лишние транспортные расходы…

– Постой! – удивленно перебил его Сысой. – А как же старовояжные, тот же Филипп Сапожников, Баранов, Кусков и другие, служащие со времен Шелихова? Они же здесь безвыездно дольше нашего.

– Компании выгодно удерживать людей на службе, – опять со вздохами, ответил управляющий, глядя куда-то мимо гостей. – Из-за этого происходят постоянные конфликты с властями. Директора ходатайствовали перед царем через графа Румянцева о разрешении навсегда оставаться в колониях, госсовет и министр Нессельроде отклонили их просьбы, ссылаясь на обязанность всех «податных» отбывать повинности, рекрутчину, платить налоги, являться по требованию начальства к месту первоначального проживания. Что до других старовояжных, то, про кого-то забыли, кого-то удерживает Александр Андреевич на свой страх и риск, его самого покрывает Компания. А вы тут подвернулись под мою руку и под это послание, – кивнул на злополучную бумагу. – Я вам о том докладываю.

Баннер в задумчивости опять застучал ногтями по столешнице. Из-за камчатой занавески с готовностью высунулась девка, в глубине комнаты застонала жена.

– Но у вас есть выбор на мой риск, – он вскинул проясняющиеся глаза на озадаченных промышленных. – Александр Андреевич просит послать на Ситху продуктов, пороху, излишки товаров для мены. Там голод и опасение колошского бунта. Я думаю собрать, что есть и отправить на прибывшем галиоте. Соберите и вы в фактории, что можете и отправляйтесь с грузом на Ситху или ждите транспорт, возвращайтесь в Охотск, а оттуда либо обратно с новым паспортом, либо по домам.

– Ага! С голым задом к родне – примите Христа ради после десяти лет служб?! – тихо выругался Сысой, а про себя подумал, что Мухины, родственники покойной жены, не простят смерти Феклы и будут мстить.

Озадаченные, друзья вышли из дома правителя, все так же падал снег. Сысой покрутился возле поварни, но не высмотрел Агапу. Повар бездельничал, помощников у него не было, крепостные служащие и работные постились постом заморским: остатки муки и крупяной припас берегли к празднику, на пай давали только юколу. Сысой стал просить Василия переночевать в казарме, чтобы самому сходить в Чиниакское жило. Друг выругался сквозь нависшие усы:

– Опять заблудишь на неделю? Уйду один, скажу, что придешь после Рождества.

– Васька! Вот те крест! – махнул щепотью по груди Сысой. – Завтра уйдем. Как не навестить брюхатую невесту раз поп хочет нас венчать?

– Да у нее таких женихов с десяток. Неизвестно еще от кого приплод, – буркнул Василий, склоняясь к просьбе друга.

– Родит – разберемся! – беззаботно отмахнулся Сысой и торопливо зашагал вдоль берега бухты.

– Ишь, поскакал! – проворчал в след дружок. – Бес на аршин впереди за удилище тянет. Прости, Господи! Потакаю греху средь святой недели, – страстно перекрестился, пошел к галиоту вытянутому на обсушку, стал по-хозяйски осматривать потрепанное штормами судно.

Сысой не прошагал и половины пути до чиниакской бараборы – разглядел фигуру идущего на встречу кадьяка, а вскоре узнал Агапу. Она тоже узнала полюбовного молодца, заизвивалась как ластящаяся собачонка, завертела задом под перовой паркой, оба столкнулись, смеясь. И отпустила Сысоя тоска-кручина, глодавшая душу, сушившая кости, притупилась память о беде: не почерневшем еще кресте на морском берегу и Фекле, красивой даже в гробу.

– Бадада! – со счастливым лицом отстраняясь от груди промышленного, Агапа огладила ладонями его мокрую бороду.