Русский рай

Баты подошли под борт баркентины, развернувшейся по ветру. Поперек лодок под руками гребцов лежали английские длинноствольные ружья. Воинские приготовления на судне не смутили тлинкитов: обычно так и проходили расторжки на воде. Гребцы показали шкуры морских бобров. Сысой, по наказу лейтенанта, показал им связку походных топоров бренчащих на кожаной веревке. За борт бросили штормтрап. По обычаю первым полез смотреть товар тойон, его голова была украшена плетеной шляпой с раструбом, с которого свисали шкурки русских горностаев. Едва тойон ступил на палубу, зарифленные паруса опали и схватили ветер: американцы на фок-мачте сработали слаженно. Штормтрап был вытянут, тойона сбили с ног и связали.

Островитяне на миг оторопели, затем, побросав весла, схватились за ружья. С кормы прогрохотала пушка, по воде заплясала картечь. Вздулись гафельные паруса, трехмачтовая баркентина полным ходом стала удаляться в обратную сторону. Баты быстро отставали, поскольку грести и стрелять одновременно с них не могли. Щепа полетела с фальшборта, в нескольких местах были продырявлены паруса, но обошлось без крови.

К вечеру «Юнона» вернулась к острову, на котором захватили Булыгина. Его жена дергалась и рыдала в каюте, связанная кушаком. Островитяне издали заметили судно и ждали его на том же месте с полуголым и посиневшим от холода офицером. Когда Хвостов предложил им обменять офицера на тойона с соседнего острова – их лица позеленели от злобы, но не выкупить плененного соседа они не могли из-за присущей им гордыни и страсти к соперничеству.

Злорадно наблюдая за ними с баркентины, лейтенант обернулся к Сысою:

– Говорят, ты стрелок отменный?!

– Бывало, неплохо стрелял, – пожал плечами промышленный, не отрывая глаз от суши со спорившими тлинкитами.

– Как только Булыгина отвезут на выстрел – застрели тойона, чтобы неповадно было брать аманат на выкуп!

Васька Васильев с напряженным лицом в не опоясанной рубахе сидел возле баковой пушки с тлевшим фитилем в руке и следил за байдарой. Алеуты подгребали к острову, креолы с ружьями охраняли их и захваченного тойона с другого острова. Заложник с важным видом стоял в лодке в полный рост, скрестив руки на груди. Офицер в подштаниках, ежась от стужи, забрел по колени в воду. Едва пленённый тойон спрыгнул за борт, а раздетый Булыгин вскарабкался в байдару и упал на её днище, алеуты изо всех сил погнали лодку в обратную сторону. Сысой положил на фальшборт ствол винтовой фузеи. Баркентину покачивало. Байдара прошла четверть пути и едва голова тойона оказалась на мушке, стрелок спустил курок. Порох на полке вспыхнул, но выстрела не случилось. Заряжал винтовку кто-то из креолов и неизвестно когда.

– Везуч! – чертыхнулся лейтенант, перегнулся через фальшборт и помог взобраться на палубу раздетому и окоченевшему спутнику. – Беги, успокой жену! Говорил же – женщина на борту не к добру!

Подпоручик скрылся под мостиком и тут же, без штанов выскочил обратно на палубу. На нём висела жена, рыдала и целовала в мокрые бакенбарды.

– Что делали с Анной, изуверы? – закричал спасенный. – Кто?

– Я приказал! – взревел с мостика капитан с такой же страстью. – Чуть корабль не разнесла из-за своего дурака. Что? Напился свежей воды?

Между тем женщина стала успокаиваться, а Булыгин понял свою поспешную оплошность и супруги в объятиях удалились в каюту.

К утру словно распахнулось небо, зарозовела зорька утренняя, блеснуло солнце красное, первый луч огненной стрелой полетел на запад, а на востоке засверкали снежные пики. Среди них, как верный ориентир, открылась знакомая ситхинская гора святого Лазаря с провалившейся вершиной погасшего вулкана. Не так давно над ней еще курился дым, теперь она была покрыта снегом.

– Курс на мыс под горой, бери их в створ – подсказал мореходу Василий. – Тут много камней, но они торчат наружу даже при большой воде.

– То я здесь первый раз! – презрительно вскрикнул Хвостов. – Прямой румб по компасу на норд.

– Тогда сам ищи бухту по карте! – рассерженно пробурчал Василий, передал штурвал Сысою и ушел на бак.

Помучив экипаж частыми галсами при молчании бывальцев, «Юнона», вошла в бухту против наспех построенной крепости. В ней и по всему заливу, защищенному от моря островами, было много снующих тлинкитских лодок, против укрепления мельтешили русские байдары. Из-за гор на воду переползло облако, забусил обычный для этих мест мелкий дождь и вдруг облако прорвалось, будто кто разодрал его. На залив брызнуло солнце, и тут же от севера к югу выгнулась разноцветная радуга. Сысой, как ему казалось, потерявший всякий смысл своей грешной жизни, был потрясен увиденным. Радуга наполнила его душу надеждой, что в будущем еще много чудесного и важного, ради чего стоит потерпеть нынешнее уныние.

– Селедка подошла. Черпают! – шепеляво пробубнил Васька, из его моржовых усов торчала короткая трубка. Он не показывал, что тоже любуется радугой и солнцем, но его глаза в прищуре улыбались, а лицо было светлым и счастливым, как в первые годы жизни с Ульяной.