Трое оставшихся боевиков на трупы своих наткнулись почти одновременно. Несколько минут, матерясь, палили в темноту. А когда отвизжали рикошетные пули, сверху донеслась дробная очередь и гулко громыхнул взрыв.
По боевому опыту Скиф знал, что паника наступает тогда, когда ты чувствуешь присутствие противника, но не знаешь, откуда и когда ждать его нападения.
– Засада! – истерично крикнул кто-то из боевиков. – Урус капкан! Уходим!
Оставив мертвых, тройка опрометью бросилась по туннелю наверх.
Скоро в светлом проеме мелькнула тень взмывающего вертолета.
Засечный, подергав себя за хохолок, нервно хохотнул:
– Ну, а ты боялась – даже платье не помялось!..
Наверх Скиф вынес дочь, Засечный – старика.
У входа в туннель их ждал Лопа.
– У вас страх какая пальба была, я подумал: не отвлечь ли басурманов на себя, – показал он на лежащего в воронке от взрыва боевика.
– Вовремя подумал, казара! – хохотнул Засечный. – Теперь мы все трое под этим делом кровушкой подписались…
Скиф и Лопа промолчали на его слова:
Нику и деда Ворона донесли по чавкающему под ногами снегу до машины. Заехали к бабке, у которой квартировали. Расплатились за постой и не мешкая – в путь.
Еще на ухабистой лесной дороге из Ботивки в Белокоровичи вовремя успели заметить летящий в сторону объекта камуфлированный вертолет "Ми-8". На лесных дорогах в Полесье деревья смыкаются вплотную. С воздуха их, похоже, не заметили.
Но под утро этот вертолет снова появился над дорогой и битый час низко кружил, ощупывая мощными фарами лесной массив.
Глава 36
Долго ехали молча, зная наперед, что скоро произойдет встреча с роковой неизбежностью. Ника спала, уткнувшись носиком в плечо отца. Старый Ворон до сих пор не приходил в себя. Его уложили на раскрытое сиденье сзади. Лопа выжимал из машины все без остатка, чтобы, используя малейшую долю вероятности, довезти старика до больницы в Овруче.
Но вероятность была слишком мала…
Еще в глухом лесу, на просеке, Засечный, держащий руку деда Ворона, следя за еле ощутимыми ударами пульса, услышал прерывистые, булькающие звуки. Губы старика чуть зашевелились.
– Жил… – явно послышалось из уст умирающего, – не по-людски…
Бульканье в горле переходило в клокотанье:
– Умер… no-чел…веч…ск…
– Не довезли, – сказал будто про себя Скиф.
Слева неожиданно нарисовалась в свете фар деревушка из пяти домов. Лопа резко затормозил и стремглав вылетел из машины, забыв даже захлопнуть за собой дверь.
Было слышно, как он барабанил в двери спящих бревенчатых хат. На стук откликались перепуганные заспанные люди. Это были старообрядцы. Они не стали расспрашивать, где покойный старик получил пулю в живот, но от денег не отказались.
Староверы в этих краях селились еще со времен Великого раскола. Их тут называют и по сей день – "москали" или "московськи", причем всегда отделяя от "русских" людей. Скиф записал им большими буквами на бумажке из школьной тетрадки в крупную клеточку: "Григорий Прохорович Варакушкин…" и даты жизни, насколько помнил…
– Куда едем-то? – спросил Лопа после получаса прыжков по лесным ухабам.
– В Киев, куда же еще, – ответил Скиф. – Машину нужно вернуть.
– Покойный Ворон за нее уже расплатился сполна с экологами, – сказал Лопа. – Я к чему разговор веду – девочка, получается, ничья.
– Как это ничья? – спросил Скиф.
– У кого она в паспорте записана? Ты, Луковкин Василий Петрович, по паспорту холостяк. Хохлы на любой границе тебя цапанут и спросят, чей ребенок и откуда… Мы с тобой еще не знаем, что за вертолет над нами пролетал. Так тебе и похищение собственной дочки пришьют. Ехать лучше в Белоруссию: здесь по лесу без погран-перехода и потом на вокзале или в поезде тебя никто про Нику не спросит.
– В Белоруссии у меня никого нет, – сказал Скиф.
– Делать там нечего – одна бульба, как в Брянске! – возмутился Засечный. – Я в Киеве гульнуть хочу. Все ж мать городов русских.
– Тебе дадут там прогуляться после того, как мы на той военной площадке наследили, – огрызнулся Лопа, не отрываясь взглядом от дороги.
– Ладно, поворачивай оглобли в Белоруссию, – согласился Скиф.
– А что ты с ребенком будешь делать? Не котенок все-таки.
– В школу отдам, портфель куплю, как все родители. Буду на классные собрания ходить.
– В Москве? Ты теперь после расправы с той троицей и недели там не продержишься.
– К тебе на Дон под защиту казаков отправлю.
– Казаки преданы и проданы, они себя отстоять не могут. Нужно отдать ее бабке в Москве или деду в Швейцарию.
– Я с ней теперь ни на день не расстанусь.
– Тогда жить тебе с ней и Аней только в Белоруссии. Тут русских в обиду не дадут. У тебя ее свидетельство о рождении с собой, что мать перед гибелью Ане передала?
– Спрашиваешь…
– Вот и все. Купи домик поскромней…
– Хочу на русскай тройка… Циган па-ет, – неожиданно для всех произнесла Ника.
Мужики в салоне разом повернулись к ней. Девочка, еще закутанная в одеяла, весело оглядывалась по сторонам. Потом что-то вспомнила, закрыла лицо руками, зашлась в безутешном плаче, бормоча сквозь всхлипы по-немецки:
– Фрау Марта… Фрау Марта…