Русский Робинзон

Осаждающие, забыв осторожность, густыми толпами высыпали из траншей на возвышения, желая разобраться, что же случилось. Лисицын в этот момент дал сигнал зажигать мины и фугасы — все взрывы слились в один неумолкаемый гул. В стане врага началась паника. Китайцы побежали, перегоняя друг друга. Тогда Лисицын приказал открыть огонь по бегущим, чтобы не дать им опомниться от испуга. В неприятельский лагерь он пустил несколько ракет. Эти ужасно гремящие и изрыгающие пламя ракеты и довершили дело. Утром весь остров был очищен от китайцев.

Защитники кремля с благоговением упали на колени и возблагодарили Бога за неожиданную победу.

Гедеону с несколькими товарищами было поручено осмотреть траншеи, а Лисицын с остальными людьми бросился к гавани, где нашел целыми обе свои лодки и одну барку. Опустив решетки в воротах, чтобы никто не мог ворваться в бухту, Лисицын осмотрел остров. Неприятельский лагерь был совершенно истреблен взрывом. В одном месте Сергей Петрович насчитал до двадцати исковерканных орудий. Много было оставлено разного имущества. По острову в испуге бегали лошади… Не отыскав ни одной живой души, Лисицын возвратился со своим отрядом в кремль. Здесь Гедеон объявил ему, что в транщеях нашел Кры- синского.

— Может, пора наконец его повесить? — ожесточился Гедеон.

— Прикажите пока запереть его в подвал. После вместе обдумаем, что с ним делать. Сколько еще взято пленных?

— Тридцать шесть человек. Все раненные.

— Пусть перевяжут им раны, свезут на берег и сдадут китайскому начальству.

— Бедняки будут рады возвратиться к своим. Крысинский уверил их, что русские добивают пленных.

Лисицын, отдав лодки в распоряжение пленных, руководил захоронением погибших и приведением в порядок всего разрушенного войной на Приюте. Наступила ночь. Гарнизон в упоении победы не смыкал глаз. Перед рассветом Гедеон напомнил о Крысинском. Лисицын приказал привести его в сарай, ярко освещенный факелами. Там же собрался весь гарнизон. Крысинский вошел бледный как полотно.

— Игнатий Крысинский, — начал допрос Лисицын. — Зачем вы предали нас китайцам? Разве мы не обращались с вами, как с товарищем?

— Я не предавал! Китайское правительство распорядилось истребить ваше поселение, построенное на его земле.

— Как же вы очутились с ними здесь?

— Меня схватили на дороге, пан генерал.

— Но если вы были пленником, как оказались в рядах осаждающих?

— Меня заставили силой, пан генерал…

— Он лжет, — сказал Константин. — Я не раз видел, как он распоряжался атакой и наводил против нас орудия.

— А я видел, — добавил Николай, — как он палкой подгонял китайцев, чтоб проворней работали.

— Что вы на это скажете, Крысинский? — спросил Лисицын.

— Неправда! Они хотят меня погубить.

— Мне рассказывали пленные китайцы, — объявил Гедеон, — что именно Крысинский уговорил их главного мандарина воевать с нами и вызвался быть провожатым до Приюта. Он же указал и доступные места для высадки на остров. — Они бессовестно лгут, пан Гедеон! — вскричал Крысинский.

— Игнатий Крысинский, — продолжал Лисицын, — сознайтесь в ваших преступлениях, и вам будет дарована жизнь. Иначе…

— Да кто дал вам право осуждать меня на смерть? Вы такой же подданный императора Николая, как и я.

— Разница в том, что я верный подданный, а вы изменник, беглец, предатель. Государь даровал вам жизнь, несмотря на тяжкое преступление против государства. Чем же вы отплатили за его милосердие? Новой изменой.

— Что с ним толковать? — зашумели присутствующие. — Сбросить его со Сторожевой скалы — пусть в озере рыбу ловит.

Поляк задрожал, упал на колени, стал умолять о милости.

— Встаньте, — приказал Лисицын. — Будете откровенно отвечать на мои вопросы?

— Я готов исполнить вашу волю.

— Кто командует китайцами?

— Командовал мандарин первой степени Шаоли, но он погиб при начале осады; теперь командует мандарин третей степени Чиньян, если только не погиб при взрыве.

— Как велика китайская армия?

— Она состояла почти из восьмисот человек, но до вчерашнего дня едва ли оставалось триста здоровых. Теперь, должно быть, еще меньше.

— Много ли осталось у неприятеля орудий?

— Ни одного, пан генерал, в траншеях были поставлены последние.

— Вы сказали, что вас заставили силой сражаться против нас. Если б я предложил вам сражаться против китайцев?

— О, пан генерал, я почел бы за счастие сражаться в рядах русских.

— Довольно! Товарищи, какое наказание считаете вы справедливым для этого изменника?

— Расстрелять его, — сказал один.

— Повесить.

— Сбросить со скалы в озеро!

— Только сперва руки-ноги отрубить.

— Зарыть живого в землю!

Крысинский, как бы чувствуя предстоящие муки, все ниже склонялся к земле и наконец стал ползать, как пресмыкающееся, прося каждого о милости, но суровые воины отталкивали его ногами, как презренную тварь.

Утомленный этим зрелищем, Лисицын попросил товарищей:

— Не делайте меня судьею, а себя палачами этого негодяя. Давайте отошлем его в китайский лагерь. Пусть там его судят.

— Я не изменял китайцам, им не за что меня судить! — вскричал Крысинский, обезумевший от страха.

Лисицын взглянул на поляка с глубоким сожалением: