— Я где-то читал, — заметил Половинкин, — что это проблема всей русской интеллигенции.
— Да-да, — рассеянно согласился учитель. — Читывали и мы сборник «Вехи», господина Бердяева… Только, видите ли… Мое отличие от остальных интеллигентов в том, что они решают этот вопрос, сидя в Москве, и наведываются в деревню в качестве дачников. А меня он мучает ежедневно, ежеминутно! Ах, Джон! Ведь я мог остаться в Москве! Я с отличием окончил Московский университет. Меня любила очаровательная девушка и ждала от меня предложения руки и сердца. Руку я предложить ей мог. Но сердце подсказывало, что я обязан вернуться сюда и отдать этим людям то, что задолжал. А что я задолжал? Вы читали «Исторические письма» Петра Лаврова? Там говорится, что мы, интеллигенты, суть командированные от народа в городскую культуру. И наша задача все сделать для блага народа. Кажется, все так просто…
О, я учился на совесть! Я дневал и ночевал в Ленинской библиотеке. Я изучил историю своего края так, как ее не знает никто. И я думал: вернусь и расскажу этим людям о них самих, об их предках, земле… Спасу от пьянства культурной работой… Господи, чего я только не думал…
Половинкин не заметил, как они оказались за столом в некотором отдалении от пирующих. В руке учителя был стакан, наполовину заполненный самогонкой. В руке Джона был такой же.
— Выпьем, американец! — развязно предложил учитель. — Выпьем за Россию! И пусть она летит… ко всем чертям вместе с ее философами и идиотами!
Не дожидаясь ответа, Ознобишин жадно проглотил самогон, сморщился и, свирепо вращая побелевшими глазами, стал сочно жевать лист черемши.
«Наверное, он много пьет», — подумал Джон.
— Ошибаетесь, — угадал его мысль учитель. — Физиологически я не выношу выпивку. Но пить в России необходимо, как в Африке. В Африке это нужно, чтобы убивать в себе какие-то бактерии. С ними не может справиться организм белого человека. А в России спирт помогает мыслящим людям не сходить с ума.
— Если позволите, я продолжу свою повесть, — предложил учитель. — Не скажу, что на свете нет ее печальнее, но глупее — точно. В Москве я заразился возвышенной идеей создать в отдельно взятом колхозе идеальный миропорядок. Суть моей идеи состояла в том, чтобы вернуть в народ мистическое чувство земли. Власть земли! Я и теперь убежден, что никакое рациональное ведение хозяйства в России невозможно, пока не пронизано поэтическим воззрением крестьянина на землю, на свой труд. Крестьянская работа, даже механизированная, очень тяжела. И если нет ей высшего оправдания, то нет и смысла в труде крестьянина.
Итак, я приехал в Красный Конь и получил место директора школы. И тогда я собрал не учеников, а их родителей. Я рассказал им, как мог, о своей идее. Они слушали меня внимательно и ни разу не перебили. Потом покивали головами, встали и разошлись. Ни одного вопроса! Я был раздавлен. Я не спал ночами, я путался на уроках… Я начал понемногу пить. Наконец — я понял, Джон! Все, что я говорил, было, может быть, и прекрасно, но беспредметно. А деревенский народ к человеку, абстрактно мыслящему, относится с уважением, но подозрительно. Он не понимает, что у того на уме. И я вспомнил о Красном Коне.
Лицо учителя загорелось вдохновенным огнем.
— Есть одна красивая легенда. Однажды святой Егорий летел на своем крылатом коне над Русью. И там, где конь ступал на землю, пробивался родник. Рядом с родником основывали село. Называли эти села Конь, Красный Конь, Малый Конь… Этих Коней по Великой, Малой и Белой России рассыпано великое множество. И все они, заметьте, находятся на одинаковом расстоянии друг от друга. На расстоянии одного прыжка коня. Это можно проверить по старым картам. Места эти почитались святыми, и вода в источниках — тоже.
В детстве я слышал о нашем источнике, спрятанном в Горячем лесу. Будто бы он был когда-то, но потом его завалило камнями, затянуло глиной. И перестала вода из него поступать в речку Красавку. Вот, подумал я. Вот дело, которое мы сделаем с земляками сообща! И я отыскал родник!
О, это было настоящее чудо, Джон! Я нашел не просто родник. Над ним — хотите верьте, хотите нет — возвышалось огромное изваяние каменного коня. Оно было природного происхождения, но сложилось в безупречную скульптурную форму. При восходе и заходе солнца этот конь окрашивался в красный цвет. И тогда он становился изумительно, фантастически красив!
Я показал это чудо односельчанам. Они были ошеломлены не меньше моего. Но главное — они поверили мне! Все, что я говорил прежде, прояснилось в свете этого божественного образа. Мы начали нашу работу.