Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

— Это невозможно, Максим Максимыч, — с искренней печалью ответил Недошивин. — Я же сказал: специфика моего задания не позволяет мне жениться без разрешения Рябова. Между тем кто-то настучал ему, что его зять вместе с Барским напоили и обольстили какую-то провинциальную дурочку. Рябов был взбешен. Сначала он настаивал, чтобы Полина развелась с Владленом. Потом успокоился, но поклялся, что если кто-то вынесет эту историю в московские круги, он ему шею свернет. И если бы я признался, шею свернули бы и мне, и Лизе.

— Вместо Рябова шею ей свернул ты!

— Лиза сама была виновата. Она заявила, что не желает быть любовницей, хочет быть законной женой — ради будущего ребенка. В противном случае выйдет замуж за первого встречного. Хотя бы за Воробьева.

— Снова не понимаю тебя, майор. Ну, отпустил бы ее с ребенком. Поплакала бы и устроилась. Мы, коньковские, рассудительные.

— Да как вы не понимаете! — вскричал Недошивин. — Чтобы мой сын воспитывался у чужого отца? Нет, нет и нет!

— Вот ты какой, майор, — врастяжку произнес Соколов. — Я думал, ты просто убийца. А ты, оказывается, и здесь идейный. Значит, чтобы сохранить мальчика за собой, за человеком, которого он и знать не может, ты убил его мать? Ты не злодей, Платоша. Ты еще хуже.

— Вы не можете судить об этом! — страдальчески воскликнул Недошивин. — У вас были родители, есть любящая жена! А я одинок как перст! Бог послал мне радость — Лизу, а потом сына. И я должен был потерять их обоих? Я просил ее, умолял не торопиться с решением!

— А знаешь ли ты, любящий отец, — скрипнул зубами Максим Максимыч, — что перед тем как ты встретил Лизу в парке, она имела объяснение с Геной Воробьем и отказала ему?

— Как? — прошептал Недошивин. — Это мне неизвестно.

— А ты загляни в протоколы допросов.

— Вы убиваете меня. — Платон Платонович бессильно уронил руки.

— С удовольствием сделал бы это. Уходи, майор, добром прошу!

— Вам неинтересно знать, как всё было дальше?

— Чего тут знать? — усмехнулся Соколов. — Ты послал Гнеушева с заданием отравить Палисадова. А заодно передать Лизе письмо. В письме ты написал, что вместе с сыном ждешь ее в Москве. Лиза помчалась на первый поезд, а по дороге ее поджидал ты.

— Вы и о Палисадове догадались! — изумился майор.

— Знаешь, в чем была твоя ошибка, майор? Очень сложный ты план задумал. И местных особенностей не учел. Слушай, а что тебе мешало убить Лизу под шумок в Москве?

— Во-первых, — сказал Недошивин, — я хотел убрать Палисадова. Вы правы, он мало пьет, я не был уверен, что он ничего не помнил о той ночи. Во-вторых, я еще надеялся уговорить Лизу до того, как она увидит ребенка…

— Не удалось?

— Она была невменяемой! Она кричала, что если я не верну ей сына, она обо всем сообщит Рябову, о котором я как-то некстати упомянул. Это означало бы верную смерть мальчика.

— Ох, и запутался ты, Платон, — вздохнул Максим Максимыч, — сам запутался и всех запутал. Но как же ты сумел забрать ребенка из роддома?

— Я пришел в гриме и парике и представился отцом ребенка. Организовал персоналу шикарный стол в благодарность. Ну и накапал им той самой, как вы сказали, дури. По моей указке они заставили Лизу подписать бумагу, в которой она отказывалась от ребенка. Потом сказали ей, что он умер…

— Скотина!

— Через неделю Лиза выписалась, и ей тайно сообщили, что я погиб при выполнении ответственного задания.

— Все концы в воду спрятал?

— Вышло, что нет. Через четыре года кто-то прислал Лизе письмо, что я жив, а Иван находится в детском доме. Она разыскала меня…

— Как же ты можешь после этого жить, Платон? — пораженно глядя на него, спросил Соколов.

— Это все пустые разговоры, Максим Максимович, — нехотя отозвался Недошивин. — Мы разные люди и друг друга не поймем.

— Это правда.

— Хорошо, — неожиданно сказал Недошивин. — Спрячьте мальчика сами, но в надежном месте.

Дверь в комнату распахнулась, вбежала зареванная Прасковья.

— Торгуетесь! — кричала она, глядя на мужа и не обращая на гостя внимания. — О Ванечкиной жизни? Эх, мужики! Павианы надутые!

— Подслушивала? — спокойно поинтересовался Соколов.

— А ты думал, я пирожки вам буду стряпать, пока вы Ванечкину судьбу решаете?

— Прасковья Семеновна, — хладнокровно обратился к ней майор, — вы, как я вижу, среди нас самый ответственный человек. Раз вы всё слышали, подумайте, где спрятать моего сына.

— Где-где! В тюрьме, конечно! — деловито сказала Прасковья. — Кто его будет там искать? Сегодня Прокопьич в КПЗ дежурит. Он мужик неболтливый. Я сама с Ваней в камере посижу, пока вы со своим Рябовым разберетесь.

— Не жена, а ума палата… — восхитился Максим Максимыч.

— Отличная мысль, — согласился Недошивин.

Тем же вечером, когда Прасковья отлучилась из КПЗ за провизией, он похитил Ваню. Пришел, показал свои документы и забрал мальчика. Охранник не посмел ему возражать. Прасковья тихо выла. Соколов был зол как сто чертей. Но оба понимали, что вернуть Ваню невозможно.

Соколов заглянул в пачку. Там оставалась последняя сигарета. Закричал первый малютовский петух, напоминая, что наступает утро и что пора возвращаться домой.

— Не спеши, капитан!