Русский серебряный век: запоздавший ренессанс

С этих позиций Булгаков резко выступал против теории любви, развиваемой в русло философско-платонической традиции Соловьевым, Бердяевым и другими. Соловьева он называет главным идеологом «третьего пола», считая что он проповедует «духовное донжуанство», «гетеризм» и проповедует не победу над сексуальностью, а лишь ее эстетизацию, «красивое уродство, которое легко превращается в извращенность». Не менее критичен Булгаков и по отношению к В. Розанову, которого он называет «экспериментатором половой вивисекции». По его мнению, Розанов мистифицирует биологию или биологизирует мистику; он хорошо знает пол тела, но плохо различает «пол души и брачность духа. Полемизируя с Розановым, Булгаков писал: «Христианство не внепольно, а лишь сверх-сексуально в своих внешних устремлениях, но сексуальность не исчерпывает пола»[58].

Линию Флоренского и Булгакова продолжает и другой представитель русской религиозной мысли Н. О. Лосский. В своей книге «Условия абсолютого добра» он подробно рассматривает природу и сущность феномена любви, посвящая этому предмету специальную главу. Для Лосского любовь – это не индивидуальный субъективно-психологический акт. Он говорит об онтологии любви, осуществляющей связь «любимого бытия с любящим существом». Истинная любовь достигается только в Царстве Божием, как постижение образа Божия в лице любимого. Каждая личная любовь есть большее или меньшее приближение к этому идеалу. Иными словами, у Лосского речь идет не об индивидуальной, а родовой любви. Здесь мы вновь сталкиваемся с попытками возрождения средневековой идеи о любви-caritas, то есть сострадания и жалости.

Любовь становится центральной темой и для другого русского религиозного философа И. А. Ильина. В любви он видел главный источник духовного обновления и возрождения русской культуры. «Нельзя нам без любви, – писал Ильин сыну. – Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и спасение»[59]. В книге «Путь духовного обновления» Ильин пишет о любви как самом главном источнике духовного обновления. Причем любовь различает два типа любви: инстинктивную и духовную. Инстинктивная любовь – это то, что нравится, что связано с удовольствием, тогда как духовная – это «божественное совершенство во всех явлениях, вещах, людях, состояниях и поступках»[60]. Только такая любовь – единственный источник веры, орган познания Бога, «видение божественной благодати».

Таким образом, в русской философии любви мы обнаруживаем два направления: одно, идущее от Соловьева и другое, идущее от Флоренского. Первое возрождало и переосмысливало античную, неоплатоническую концепцию любви, любви-Эроса, второе – средневековое, христианское понимание любви как «каритас» или «агапэ» – сострадания, милости, жалости. Эти два направления существовали параллельно, самостоятельно, иногда отталкиваясь друг от друга, иногда притягиваясь друг к другу. Бердяев предсказывал осуществление синтеза любви-Эроса и любви-сострадания и этот синтез действительно получил реальное осуществление. Область, где это произошло – русская литература и, прежде всего, творчество Достоевского.

В романах Достоевского удивительно точно был отражен мир любви и противостояние любви-страсти и любви-эроса. Темой любви проникнуто все творчество писателя, это любовь Мышкина и Рагозина к Наталье Филипповне, любовь Мити Карамазова к Грушеньке, Версилова – к Катерине, Ставрогина – к Катерине. Причем, образы Достоевского как бы предсказывают всю тематику и всю лексику русских трактатов о любви. Не случайно, творчество Достоевского стало чуть ли не обязательным предметом исследования исследования для многих русских авторов. О любви в творчестве Достоевского писали Д. С. Мережковский, З. Гиппиус, Н. Бердяев, Л. Карсавин, Б. Вышеславцев.

В «Мировоззрении Достоевского» (1923) Н. Бердяев описывает два типа любви: любовь-сладострастие и любовь-жалость, иными словами Эрос и каритас. Герои Достоевского любят либо из сладострастия, либо из жалости. Оба эти чувства как бы составляют два вечных полюса любви, но в романах Достоевского особенно выразительно описано сладострастие, тот тип любви, которое олицетворяет Федор Павлович Карамазов. Царство Карамазовщины, говорит Бердяев, – это царство сладострастия, которое, становясь самоцелью, приводит к эгоистической замкнутости в себе, и, в конечном счете, к разрушению личности. Истинная же любовь – это всегда путь к другому, поиски «себя другого.»