Русский щит

Нелегко было Дмитрию разобраться в хитросплетеньях ордынских дел даже при таком опытном кормчем, как епископ Феогност. Но разобраться было нужно: путь к великому княженью лежал через Орду…

Подарки Джикжек-хатуни повез боярин Антоний.

…Равнодушно скользнув взглядом по золотым и серебряным кубкам, связкам соболей, блюду с серебряными гривнами и украшенному самоцветами ларцу, Джикжек-хатунь велела служанкам унести дары из юрты.

Тогда Антоний достал главный подарок – ожерелье из светлого речного жемчуга, будто вобравшего в себя прозрачную голубизну северного неба.

– Возьми, благородная Джикжек-хатунь, жемчуг из русской земли.

Ханша задумчиво перебирала жемчужины смуглыми пальцами.

– Говорили мне, что жемчуг родится только в южных морях. Значит, и в твоей стране холода есть жемчуг? – вдруг спросила она, поднимая глаза на Антония.

На удивленье красив был молодой боярин! Высокий, прямой, с могучей грудью, обтянутой нарядным голубым кафтаном. Румяное лицо окаймляла кудрявая русая бородка, а под густыми бровями – серые проницательные глаза…

Ханша проговорила с улыбкой, глядя прямо в лицо Антонию:

– Господин твой так же молод, как ты?

Не таков был Антоний, чтобы не воспользоваться мимолетным интересом ханши, не повернуть случай на пользу своему господину! Доверительно приглушив голос, он поведал ханше о злоключениях молодого князя Дмитрия, лишенного дядей Ярославом законного права на отцовский великокняжеский престол, о ратных подвигах отважного Дмитрия, которые не принесли ему ничего, кроме славы.

– Сама ведаешь, благородная Джикжек-хатунь, каково остаться малолетнему наследнику без защиты могучего отца и сколько опасностей его подстерегает…

Ханша непроизвольным движеньем прижала к себе мальчика, сидевшего рядом с ней на шелковых подушках, гневно сдвинула брови. Антоний догадался, что Джикжек-хануть представила себе, как вырывают ханские братья власть у ее сына, наследника Менгу-Тимура, как покидает она, униженная и беззащитная, дворец в Сарае, чтобы пропасть в тумане неизвестности, – и порадовался к месту сказанному слову.

– Пусть ко мне придет князь Дмитрий! – сказала на прощанье ханша. – Пусть расскажет о своей земле, где родится светлый жемчуг!

Епископ Феогност остался доволен разговором с Джикжек-хатунью, похвалил Антония за находчивость: «Твой хитроумный намек ханша крепко запомнит. Сама пуще огня боится, как бы родственники Менгу-Тимура не воспрепятствовали ее сыну взойти на ханский престол!»

Князю Дмитрию епископ посоветовал не медлить, завтра же ехать к ханше.

И Дмитрий поехал.

Поехал с намереньем очернить князя Ярослава в глазах всесильной Джикжек-хатуни, унизить, погубить. Поехал, понимая, что изощренное коварство не прибавляет славы витязю, но был готов и на это…

На епископское подворье князь Дмитрий возвратился хмурый и печальный. Неохотно отвечал на вопросы епископа. «Да, встретила хорошо…» «Да, и об отце, покойном Александре Ярославиче, помянула добром…» «О Ярославе говорила с недружелюбием…» «Конечно, намекнул ей, что Ярослав не по праву стал великим князем». «Обещала мне милость и ласку…» «Одарила на прощанье вот этим кольцом с своей руки…»

– Чем же ты недоволен, сын мой? – удивился епископ Феогност. – Вроде бы все удалось, как задумали…

Дмитрий поднял на него тоскующие глаза:

– Тяжко мне, отче! Страшное дело я сотворил, направляя злобу ханши на князя Ярослава. Прощаясь со мной, ханша сказала, что Ярослав живым на Русь не вернется… грех на мне!

Дмитрий закрыл ладонями лицо, плечи его вздрагивали.

– Ради чего бился ты за великое княженье? – неожиданно спросил Феогност. – Ради славы? Ради гордыни? Ради богатства великокняжеского?

– Ты же знаешь, отче! Не раз о том говорили! – обиженно вскинулся Дмитрий.

– Ради чего?

– Хочу продолжить дело родителя моего, Александра Ярославича Невского! Хочу удельных князей смирить! Вернуть Новгород под руку великого князя! Рубежи укрепить, чтобы не воевали недруги русские земли! Полки великие собрать, коим и Орда страшна не будет!

Дмитрий гордо выпрямился, сжал пальцы в кулаки, будто собираясь броситься в драку с невидимым врагом. С грохотом упала тяжелая скамейка, отброшенная ногой князя.

В дверь испуганно заглянул отрок и скрылся, встретив недовольный взгляд епископа.

– Верю, сын мой, что возвеличишь ты делами своими Русь и святую церковь! – торжественно проговорил епископ Феогност. – Властию, данной мне богом, отпускаю грех твой, ибо совершен сей грех ради богоугодного дела! Да пребудет душа твоя в мире и покое! Аминь!

Перекрестил Дмитрия и добавил негромко, буднично:

– Ступай, отдохни, княже. Смятенье души твоей – от гордыни. Смири гордыню – обретешь покой. А о душе твоей я позабочусь…

4

…Тянулись дни, однообразные, как выжженные солнцем солончаки. Опять были поездки по пыльным улицам Сарая, бесконечные пустые разговоры со сладкоречивым битикчи, надоедливые жалобы Василия Костромского и Глеба Белозерского на ордынское лукавство, назойливая алчность мурз. И жара – удушливая, иссушавшая тело и мозг.

Июль сменился августом, таким же знойным.