Русский щит

Не миролюбие великого князя Андрея было тому причиной, а обстоятельства посторонние. Из далекого Киева в северные залесские епархии приехал митрополит Максим, благословляя и наставляя паству свою. Так уж повелось, что во время святых митрополичьих наездов князья усобицы не заводили, считая это за великий грех. Даже самые безрассудные соблюдали тишину.

А великий князь Андрей к тому же жаждал от митрополита Максима превеликой услуги – низложения епископа Якова, который помнил милости его старшего брата и недобро смотрел на нового великого князя Андрея. А иметь такую занозу во Владимире, под самым боком, приятно ли?

Своего Андрей добился. Митрополит Максим свел Якова с владимирской епископии. Но только-только отъехал задаренный на годы вперед митрополит Максим, как у князя Андрея – новая забота. Ордынский хан Тохта призвал его в Орду, пред грозные очи свои.

Пришлось Андрею с молодой княгиней и боярами ехать в Орду, отложив на время все прочие дела. С ханом не поспоришь. За промедление можно не только княжества, но и головы лишиться…

А может, и с охотой отправился великий князь Андрей к хану. Многоопытный Протасий Воронец предположил, что Андрей задумал отобрать у Ивана отчий Переяславль не войной, а ханской волей, ярлыком с золоченой печатью. И князь Даниил согласился со своим боярином:

– А что? Очень может быть, что и так. Перевертышу Андрею не впервой загребать жар ордынскими руками. В воинском деле он неудачлив, Дмитрия победил лишь татарскими саблями. Не дождаться бы новой Дюденевой раги!

Глава 4 Ордынский Посол

1

Подобного на Руси еще не бывало, чтобы великий князь звал на совет меньшую братию свою, а те бы не ехали.

Не бывало, но в лето от сотворения мира шесть тысяч восемьсот четвертое[114] вдруг случилось. Великий князь Андрей Александрович не сумел в назначенное время собрать княжеский съезд.

А поначалу все казалось ему таким простым и легко достижимым!

Андрей вернулся из Орды обласканный, привез ярлыки на спорные города, и дело оставалось за малым: объявить князьям непрекословную волю хана Тохты и спокойно властвовать над Русью!

Во все концы земли Русской разъехались гонцы великого князя: звать удельных владетелей в стольный Владимир, на новое строение мира. Но гонцы возвратились, не привезя желаемого согласия. Нельзя же было считать за согласие неопределенные обещания одних и почти неприкрытое противление других князей?!

Даже верные служебники Андрея – Федор Ростиславич Ярославский и Константин Борисович Ростовский – разочаровали. Оба благодарили за честь, оба сообщили, что готовы поспешить во Владимир, но с приездом медлили – ждали, пока соберутся меньшие князья, потому что им, владетелям древних великих городов, приезжать раньше других будто бы зазорно.

А удельные князья, раньше послушные первому слову, будто сговорились: отвечали уклончиво, ссылались на трудности пути по весенней распутице, на неотложные заботы, как будто может быть что-либо неотложнее, чем княжеский съезд!

Подобные ответы, скользкие и призрачные как весенний лед – сожмешь в кулаке, и будто бы твердо, но через минуту протечет водой между пальцами, и нет ничего! – привезли гонцы из Белоозера – от князей-соправителей Федора и Романа Михайловичей, из Углича – от князя Александра Константиновича, из Стародуба – от Ивана Михайловича, из Галича – от Василия Константиновича, из Юрьева – от Ярослава Дмитриевича.

«Сговорились, что ли, князья? – терялся в догадках Андрей. – Но такого не может быть! Каждый удельный владетель живет наособицу, к единению с другими не способен. Может, слабость почуяли в великом князе?»

Предполагать такое было неприятно.

Но не скрытое противодействие удельных князей тревожило Андрея. Знал, что переломить их можно. Мигом прибегут, если пригрозить ратью, потому что измельчали князья, пугливыми стали, слабосильными. И не явная вражда Даниила Московского и Ивана Переяславского была причиной тревоги. С этими двумя тоже было все ясно: не посольскими речами собирался вразумлять их Андрей, а мечом. И будет так, будет, если соберутся за великим князем остальные князья!

Тревожило другое – Тверь.

Начал замечать Андрей, что тверской князь Михаил старается обособиться от него. А первая трещина в былой дружбе пролегла после недавней встречи в Ростове.

Собрались тогда по-родственному: почтить годовщину преставления тестя своего, старого ростовского князя Дмитрия Борисовича. Службу в соборе отстояли, за общий поминальный стол сели, беседовали тепло, сердечно. А чем все кончилось? Только намекнул Андрей, что ждет помощи от Твери в переяславских делах, как вскинулся Михаил, напрочь отринул дружеские речи, даже упрекать стал:

– Переяславль – отчина Ивана! С Любечского съезда установлено, что каждый держит отчину свою![115] Негоже, княже, рушить дедовские обычаи!

За малым дело не дошло до ссоры.