Русский щит

Из Сарая темник Ногай увозил ханскую милость, большую золотую пайцзу с головой разъяренного тигра и бунчуки новых туменов. Путники на дорогах падали в пыль, увидев над головой молодого темника множество развевающихся на ветру рыжих конских хвостов: нукеры-телохранители везли бунчуки за своим господином. Теперь за Ногаем незримо стояли десятки тысяч всадников, стояла сила, внушавшая почти такое же уваженье, как ханский титул!

Снова были походы по диким ущельям и горным кручам, снежные лавины, бешеный круговорот потоков, кровопролитные сраженья. И победы: большие и малые, бескровные и оплаченные дорогой ценой. Снова тянулись в Сарай обозы с добычей. Снова хан Берке, уже старый и больной, называл Ногая верным мечом своим и посылал бунчуки, подчиняя удачливому полководцу новые тумены.

Только однажды изменило Ногаю воинское счастье. У города Джеган-Муран в Азербайджане Ногай был встречен многочисленным войском царевича Юшмута, младшего брата Абаги. Иранские пехотинцы, вооруженные длинными копьями, отбили атаку ордынской конницы. Ногай сам повел кипчакский тумен. Но черная персидская стрела поразила темника в левый глаз. Верные нукеры на руках унесли раненого Ногая в обоз. А его войско, устрашенное потерей предводителя, отступило в Ширван.

Хан Берке поспешил на помощь к своему любимцу. Но Абага и его брат царевич Юшмут не приняли боя. Они отошли за Куру и разрушили все переправы.

Четырнадцать дней стояли друг против друга на берегах Куры два чингисида — Берке и Абага, внуки одного деда, сыновья родных братьев, а ныне — смертные враги. Больной Берке, чувствуя приближенье смерти, жаждал решающего сраженья. Но глубока и быстра Кура. В бешеных водоворотах тонули воины Берке, пытавшиеся переправиться через реку на плотах и вязанках хвороста. Берке повел войско вверх по реке, к Тифлису, подыскивая более удобное место для переправы. Но по дороге он умер.

Многие думали, что после пораженья в бою с царевичем Юшмутом и смерти хана Берке закатится звезда темника Ногая. Вышло же наоборот. Пользуясь безвластием в Сарае, Ногай увел с Кавказа все свои тумены. Следы его затерялись в бескрайних степях между Доном и Днепром. Никто не знал, где он скрылся и что намерен делать дальше. Ногай не приехал в Сарай даже в тот великий день, когда Менгу-Тимура, внука Батухана, трижды подняли на белом войлоке, обнесли на руках вокруг шатра и вручили ему золотой ханский меч.[69] Нойоны-тысячники, прибывшие от Ногая с поздравлеиьями и подарками, объяснили любопытствующим:

«Ногай нездоров, еще не оправился от раны!»

В следующие годы Ногай приезжал к хану редко, больше в летнюю пору, когда Менгу-Тимур кочевал в степи. Приезжая, приводил с собой для безопасности большое войско, два тумена или три. А если звали его в гости ханские родственники, то отнекивался нездоровьем или военными делами…

— Как Менгу-Тимур терпел такое своевольство? — удивлялся Ярослав, слушая рассказы Мустафы.

Тот сокрушенно разводил руками:

— Как терпел, спрашиваешь? А как же не терпеть? У Ногая — сила! Никто не знает, сколько туменов под рукой у Ногая. Одни говорят — пятнадцать туменов, другие — двадцать… У самого Менгу-Тимура стольких туменов нет! Ногай все бродячие орды на свою службу поставил. Мурз соседних улусов делает своими тысячниками, а если противятся — рубит головы и ломает хребты. В Дешт-и-Кипчаке[70] темник Ногай — полный хозяин…

Торопливо, захлебываясь словами, Мустафа рассказывал все, что знал о Ногае, о самом хане, о его приближенных, о слухах, которые разносились по базарам Сарая. Умолкал на мгновенье, чтобы перевести дух, но, встретив недовольный взгляд Ярослава, продолжал говорить. Понимал мурза, что больше нечем ему отплатить за подарки, кроме рассказа о том, что теперь интересовало богатого русского князя.

Мимоходом упомянул мурза и о Жанибеке, который когда-то провожал Ярослава на великое княженье, а потом приезжал во Владимир и Новгород с ханским ярлыком. «Содрали с живого кожу, а голову Жанибекову подняли на шесте перед ханским дворцом!» В голосе Мустафы прозвучало злобное торжество. Ярослав понял, чему радовался мурза. Погиб его соперник, искатель ханских милостей, а он, Мустафа, хоть и прозябает теперь в безвестности, но — жив…

А для великого князя смерть старого знакомого Жанибека была огорчительна. Ярослав надеялся на его заступничество перед ханом.

Мустафа ушел, а великий князь задумчиво сказал Андрею Воротиславичу:

— Туманно все в Орде, неустойчиво. От мимолетной прихоти хана зависит — вознести человека или растоптать в прах… У кого искать помощи? Мустафа бессилен, Жанибека нет… Вели завтра же послать верных людей на базары, на пристани. Пусть слушают, что говорят меж собой ордынцы. А особо пусть прислушиваются, что говорят о соперниках моих, Василии да Дмитрии…

3

Василий Ярославич Костромской, Дмитрий Александрович Переяславский и Глеб Васильевич Белозерский приехали в Сарай только на исходе июля. Сухопутная дорога через мордовские леса и безлюдное Дикое Поле оказалась много труднее, чем прямой Волжский путь.