Русский щит

Страда схлынула только к октябрю. На телеге, украшенной лентами, провезли по селу последний, «именинный» сноп. Бабы варили пиво, заправляли хмелем меды. Радовались люди богатому урожаю. Даже добавочные оброки, наложенные тиуном, осилили. Мужики знали, что господин Иван Федорович задумал удвоить число своих военных слуг, а для этого немало серебра требуется: на коней, на доспехи, на оружие.

Тиун не забыл о старом городище. Как-то утром подъехал к избе Милона, постучал кнутовищем в оконце:

— Собирайся, в лес поедем…

Милон быстро покидал на телегу котомку с харчами, топор, железную рогатину на длинном березовом древке — мало ли кого в лесу встретишь, оружие не помешает. Кобылка бойко затрусила по улице. Лошади у тиуна сытые, веселые, работой не изломанные.

Остался позади знакомый бор, куда локотненские ребятишки ходили по грибы. Лесная дорога незаметно перешла в тропинку, петлявшую среди ельника. Сразу стало темнее — солнце с трудом пробивалось через густую хвою. Под колесами трещал валежник. Казалось, кто-то неотступно бежит за телегой, топча сухие ветки.

Два раза пересекали низины. Лошадь скользила на сырых склонах, за телегой тянулись глубокие черные колеи. Вязкая грязь доходила до осей, колючая болотная трава цеплялась за передок телеги.

За болотинами опять начался лес, еще темней, необозримей.

В другое время Милон поворчал бы на тяжелую дорогу, но сейчас и непролазная грязь, и скользкие склоны, и петли между чащобами только радовали его. И в погожий день добраться до городища трудненько, а если в осеннюю мокрядь? А среди зимы, когда сугробы поднимутся елкам по пояс? Сохрани, земля, жителей своих…

Наконец впереди, на холме, окруженном с трех сторон быстрой лесной речкой, показалось городище. Даже издали было видно, как оно обветшало. Бревна тына расползлись в стороны, ров засыпан песком, его оплывшие края заросли лопухами.

Прогрохотав колесами по перекладинам завалившихся ворот, телега въехала в городище.

Тиун постучал рукояткой кнута по бревенчатым стенам, заглянул в заросшие кустарником землянки, покачал головой:

— Ну и ну! Подгнило все!

— Оно конечно, крепостица не новая, — согласился Милон. — Однако при нужде отсидеться можно. Тын мужики подправят, ров снова выкопают. А главное — лес защита, не первый раз спасает!

Тиун кивнул. Действительно, у кого искать защиты против неведомой опасности, как не у леса? Лес всегда укрывал русского человека от врагов. В лесу каждый себе хозяин. Не кланяется лесной человек никому, кроме веток, не служит никому, кроме бога…

Тиун вспомнил, каким страшным показался ему лес прошлой осенью, когда он вместе с княжескими слугами искал беглых холопов, как жутко было ждать стрелы из-за любого куста, — и сказал сердито, начальственно:

— Собирай мужиков, Милон. По первопутку и начнем. Сначала тын ставьте, потом клети под боярское добро, а там и до землянок руки дойдут… — И, помолчав, добавил: — А боярину про городище я все-таки отпишу. Пусть сам решит, разумно ли делаем…

2

Глубоко несчастен человек, которого сперва называют сыном своего отца и лишь потом — собственным именем. И сам по себе он, может быть, не так уж и плох, и неглуп, и храбростью его бог не обидел, но ждут от него все равно большего, сравнивая с прославленным отцом, меря по великому — обыкновенное…

Таким был владимирский князь Юрий, сын великого князя Всеволода Большое Гнездо.

Князь Юрий не был трусом. С юности он сам водил полки и одерживал победы в битвах. Ему было всего девятнадцать лет, когда в летописях появились первые записи о нем как об удачливом полководце. Иногда, длинными зимними вечерами, Юрий Всеволодович перечитывал написанные четким полууставом строки: «В лето шесть тысяч семьсот шестнадцатое[25] князь Михаил с Изяславом пришли, начали воевать волости Всеволодовы, великого князя, около Москвы, и се слышав, великий князь послал сына своего Юрия, и победил Юрий. Сами князья утекли, а людей их иных избили, а иных повязали, и возвратился князь Юрий к отцу с великой честью…»

Юрий хорошо помнил этот стремительный поход через зимние леса, по глухим дорогам. Помнил топот коней, звон оружия, шуршанье заледеневших стягов и самого себя — молодого и нетерпеливого.

Владимирским полкам удалось тогда нагрянуть неожиданно, как снег на голову, и супротивники побежали, бросив под ноги юного князя свои опозоренные знамена. Возвращаясь после победы, Юрий ехал с дружинниками по подмосковным деревням, милостиво улыбался сбегавшимся к дороге смердам и чувствовал себя уверенным и сильным…

Только много лет спустя, уже после смерти отца, Юрий понял, что эта сила была не его собственной, а отцовской. Юрий ходил туда, куда посылал его отец, его полки вооружил и обучил отец, и опытные воеводы, с которыми он советовался перед битвами, были не его, а отцовские.