Русский щит

Человек в тайге беззащитен. Огромные завалы бурелома и хвороста, густые заросли молодого ельника, ямы и каменные глыбы преграждают путь, заставляют плутать. Острые сучья царапают лицо, рвут одежду. Самый гордый, в жизни ни перед кем не склонявший головы, перед тайгой кланяется беспрерывно: перед упавшим поперек тропы стволом дерева, перед ветвями, низко опустившимися к земле. Не поклонишься тайге — не пройдешь дальше! В тайге всегда опасно. Мертвые деревья угрожающе скрипят над головой. За стволами деревьев, в кустарниках подстерегают неосторожного дикие звери: медведи, рыси, кабаны, росомахи. Тайга не знает пощады — раненый обречен на смерть. Неисчислимые тучи комарья вьются в воздухе, с остервененьем бросаются на все живое. Даже медведь не выносит их укусов и, придя в неистовство, с отчаянным ревом мчится по тайге, не разбирая дороги, натыкаясь на кусты, царапая и кусая себя, чтобы наконец броситься с головой в таежную речку, единственное спасенье от непобедимого своей бесчисленностью врага…

А ведь люди жили в тайге неделями, охотясь за диким зверем!

Иной была на Кен-озере жизнь, иными были и люди — суровые, гордые, не знавшие горькой холопской доли или забывшие о ней в вольных северных краях. Нещедра здешняя земля, но весь урожай — твой, ни зерна не нужно отдавать боярину. Вернулся с рыбалки — тоже все твое, никто не требует третью или пятую рыбу на господский обиход. А о лесном звере и говорить нечего. Соболей и бобров, добытых удачливыми охотниками, никто другой не считает! Правда, в середине зимы, когда станут реки и покроется льдом Кен-озеро, новгородский наместник из Каргополя приезжает в прибрежные деревни. Но и он не оброки просит, а подарки, кто сколько даст. О татарских же разбоях люди на Кен-озере знали только понаслышке, от таких же низовских беглецов, как и сам Данила…

Незаметно, в трудах и заботах, прошло несколько месяцев. Данила прижился на Кен-озере. Присмотрел землю под пашню. В подклети у старожильца Лавра уже лежали на сохранении пять четвертей ржи,[88] доля Данилы за помощь соседям. И рыба вяленая была у владимирца, и солонина, тоже заработанная летом. Будет чем прокормиться первое время, когда вернется сюда с сыном. А остаться жить на Кен-озере Данила решил твердо. Ждал только зимней дороги, чтобы идти в Низовскую землю за сыном…

И вот дошел… до боярской тюрьмы! Остается теперь только вспоминать волю да скрипеть зубами от обиды. «Эх, Кен-озеро, Кен-озеро! Сторонка желанная, недоступная!»

Избавленье пришло поздней осенью. Неожиданно, в неустановленный день, пришел тиун, разомкнул железный ошейник. С лязгом упала на земляной пол тяжелая цепь.

— Велено тебя отпустить, — объявил тиун. — Благодари боярина, простил твою дурость. Но чтобы со двора — никуда!

Вскоре Данила узнал от людей о причине боярской милости. Великий князь Дмитрий Александрович окончательно рассорился с братом своим, князем Андреем Городецким, велел боярам собирать войско. Вот и решил рачительный Мокей Михайлович отправить на войну дерзкого мужика. «Все равно боярский хлеб без пользы ест, а убьют в сече — невелика потеря», — пояснил он тиуну, приказав снять цепи с Данилы…

По первому снегу из ворот боярского двора вышел небольшой обоз. За санями шагали десятка два холопов и крестьян из окрестных деревень. Среди них был и Данила.

Отправляя людей на войну, Мокей Михайлович приказал одеть их в полушубки и валенки. Оружие — копья, рогатины, круглые щиты — до времени сложили в сани, под присмотр тиуна. И харчи тоже везли в санях, увязанными. Если кто по дороге бежать задумает, то бежать — не с чем. Без оружия и хлеба в лесах пропадешь!

Так думал тиун. Но — ошибся. После первой же ночевки он недосчитался Данилы и еще одного молодого мужика. Не иначе, крамольник подбил его на бегство!

Тиун тут же послал верного человека на боярский двор — известить Мокея Михайловича о случившемся. Боярские слуги поспешили в Дедково, где жил в приймаках сын Данилы, но опоздали. Мальчик исчез.

Больше ни Данилы, ни его сына во владимирских местах не видели.

Глава 14 Татарские сабли Андрея Городецкого

1

Великокняжеский сторожевой полк стоял в Гороховце, на реке Клязьме. Здесь, у южного края Городецкого княжества, находились волости, неподвластные местному правителю Андрею Александровичу. Больше ста лет назад, еще при князе Андрее Боголюбском, гороховецкие земли были пожалованы в вотчину владимирскому Успенскому собору, а сам Гороховец объявлен городом святой богородицы. Тиунам и доглядчикам Городецкого князя туда пути не было.

Великий князь Дмитрий Александрович и большой воевода Иван Федорович считали, что лучшего места для сторожевого полка, чем Гороховец, не найти. Церковные волости, оберегаемые ханским ярлыком от нападений удельных князей, отрезали пути к Орде.