Русский щит

Но не праздничным колокольным перезвоном и не ликующими криками встретили ярославцы своего блудного князя. Пусто было на дороге, ведущей к воротной башне. Между зубцами стен поблескивало оружие и железо доспехов.

Дружинник князя Федора протяжно затрубил в рог.

Медленно, будто нехотя приоткрылись ворота.

Навстречу Федору вышли молчаливые воины, перегородили дорогу щитами, нацелили длинные копья. Суровый седобородый воевода предостерегающе поднял руку в железной рукавице:

— Остановись, княже! Нет у нас такого обычая, чтоб владетелей, невесть откуда пришедших, на княженье принимать! Князем у нас Михаил, сын твой, а иных нам не надобно! Поди прочь, княже!

Федор жестом остановил своих дружинников, кинувшихся было на обидчика. Не сражаться же со всем городом! Ярославская городовая рать могла перебить его немногочисленное воинство.

— Позовите сына моего, — значительно произнес Федор Ростиславич. — С ним одним говорить буду!

— Моими устами все сказать велено! — отрезал воевода и повторил: — Поди прочь, княже!

И Федор Ростиславич повернул коня, смирившись перед силой, увозя с собой униженье и смертельную обиду. «Кровью умоетесь за бесчестье! — шептал он в ярости. — Вот ужо погодите!»

Грозил, проклинал, придумывал изощренную месть, не понимая того, что можно мстить одному, десяти, даже сотне обидчиков, но безнадежно ненавидеть весь народ. А здесь против него были все…

Снова потянулись для Федора годы ордынского сидения.

Джикжек-хатунь снова завела разговоры о женитьбе, хотя сам хан и сомневался: «Прилично ли такое, чтобы мы отдали сестру свою за улусника и служебника не одной с нами веры?» Но женское неодолимое упрямство пересилило. Сарайский епископ окрестил невесту, принявшую христианское имя Анна, и благословил брак. Жил Федор во дворце, полученном от ханских щедрот, пользовался почетным правом сидеть на пирах против хана и получать чашу из его рук, как ханский родственник. Ханскому зятю приносили подарки улусные мурзы и русские князья, наезжавшие по своим делам в Орду. Родились сыновья Давид и Константин. Ханша любила их даже больше, чем других своих внуков. По-русски сыновья Федора говорили с трудом, коверкая слова на татарский лад.

Задумался Федор Ростиславич, кто он теперь — русский князь или ордынский вельможа? Если князь, то где его княжество? Если ордынский вельможа, то где его улус и тысячи верных нукеров, которые только и давали в Орде подлинное уважение?

Капризная милость ханши вознесла его над многими, но в возвышении его не было прочности. Ничтожный удельный владетель, все княжество которого можно проехать из конца в конец за единый день, был счастливее Федора и, униженно принося подарки любимцу ханши, в глубине души презирал его.

Будущее казалось беспросветным.

В Ярославле умер сын Михаил, но ничего не изменилось. Горожане бесчестно прогнали послов Федора Ростиславича, повторив обидные слова: «Ты, княже, нам не надобен!»

Федор Ростиславич воспрянул духом в злосчастный год Дюденевой рати. Вместе с ордынскими туменами Дюденя пришла на Русь и его невеликая дружина. Новый великий князь вознаградил давнего союзника ярославским княжением и попросил Дюденя выделить для него конную тысячу — сажать Федора Ростиславича на ярославский стол.

Ордынское воинство обложило Ярославль, поставило перед воротами осадные орудия — пороки.

Смирились ярославцы перед ордынской силой, впустили Федора в город. Начались опалы и казни. Богатство убиенных ярославских бояр и купцов Федор щедро раздавал ордынским мурзам, а вотчины отписывал на себя. Дерзкого воеводу, осмелившегося произнести позорные слова, повесили нагого на площади, против окон княжеского дворца.

Кладбищенская тишина опустилась над Ярославлем. Люди забились в свои дворы, притаились за крепкими заплотами. Только татарские всадники с визгом и свистом проносились по пустым улицам да ватаги дружинников князя Федора дерзко стучали в ворота боярских и купеческих хором, призывая хозяев на княжеский суд.

Но ордынцы, понасильничав и пограбив вволю, отъехали обратно в Орду. Князь Федор остался один в городе, где каждый смотрел на него волком. Как был Федор для ярославцев чужим, так и остался чужим на своем княжеском дворе — крошечном безопасном островке среди половодья недоброжелательства.

Будущее по-прежнему не сулило ничего хорошего.

На великого князя не было надежды: он потерпел неудачу в споре с Москвой и Тверью, ослабел, притих. Не до Федора было теперь Андрею Александровичу, самому бы уцелеть.

Но самый тяжкий удар подстерег Федора с неожиданной стороны. Племянник Александр Глебович выгнал из Смоленска наместника Артемия. Кончились смоленские дани, кое-как питавшие княжескую казну. Артемий прискакал в Ярославль сам-третий. Тиуны его, мытники, дружинники, и даже холопы остались служить новому смоленскому князю Александру Глебовичу. Злорадно шептались ярославские бояре по своим дворам: «Федора и отчая земля отринула. Не зазорно ли нам такого князя терпеть?»