Русский щит

Великий князь Ярослав Ярославич и тысяцкий Ратибор, прискакавший с вестью о мятеже, стояли на воротной башне городища. Сполошный гул вечевого колокола сюда, ко двору князя, доносился едва слышно. Щурясь от яркого весеннего солнца, Ярослав смотрел на видневшийся вдалеке мост через Волхов. По мосту колеблющейся черной полоской текла толпа: сначала — на Торговую сторону, а спустя малое время — обратно к Софийской стороне.

Над Неревским концом Софийской стороны поднялась струйка дыма, постепенно густея и расплываясь в небе. Неподалеку занимался еще один пожар.

Тысяцкий Ратибор закрыл руками глаза, простонал:

— Мой двор жгут, княже… Там, видно, и Гаврилины хоромы запалили…

— Нечего о хоромах убиваться! — сердито прикрикнул на него Ярослав. — Об ином нужно думать: тебе — о голове, чтоб цела осталась, а мне — о новгородском княженье!

Великий князь помолчал и добавил со вздохом:

— Напрасно, ох, напрасно отпустил на Низ полки…

На башню поднялся Андрей Воротиславич, тысячник владимирской дружины. Впрочем, теперь Андрея называли тысячником больше по старой памяти, чем за дело: едва семь сотен дружинников осталось под его началом на городище. Все они с раннего утра были на стенах и в сторожевой заставе возле Волхова. А сам Андрей Воротиславич, отомкнув оружейные клети, раздавал копья и мечи дворовым людям: конюхам, псарям, сокольникам, поварам, мастеровым, комнатной челяди.

— Еще сотню ратных людей снарядил, княже! — похвастал он Ярославу.

Но великий князь, вместо похвалы за старанье, только презрительно усмехнулся:

— Сотню?! Мне не сотня надобна! Тысяча! Пять тысяч! Десять тысяч ратников — и того будет не много, чтобы смирить мятежный Новгород!..

Вечером на городище приехали послы новгородского веча. Как и предсказал Ратибор, новгородцы выбрали послами бояр Петрилу Рыгача и Михаила Пинищинича, известных крутым и непреклонным нравом. А вот третий посол, игумен Юрьева монастыря Никифор, заставил призадуматься и великого князя, и его советчиков.

Игумен Никифор молчал, пока Петрила Рыгач читал вечевой приговор. Молчал, когда Михаил Пинищинич начал укорять великого князя за насилия и неправды. Молчал и тогда, когда Ратибор, вспыливши, пригрозил казнями неразумным, подбившим новгородцев на мятеж.

Ни одного слова не промолвил Никифор, но его молчанье, угрюмое и откровенно враждебное, встревожило Ярослава больше, чем дерзкие речи остальных послов. За молчаливым чернецом стояла новгородская церковь! Одно присутствие здесь игумена означало, что архиепископ Далмат на стороне вечников.

«Нужно быть осторожным, — думал Ярослав. — Нужно успокоить новгородцев. А потом… Потом видно будет, что делать!»

И Ярослав заговорил миролюбиво, будто совсем был не обижен ни на приговор веча, ни на самих послов:

— Отложим гнев, мужи честные, ибо гнев — плохой советчик. Возвращайтесь с миром в Новгород. Передайте посаднику, что завтра же пошлю на вече сына своего, Святослава. А от себя скажу, что обещаю исправить все неправды, о которых тут говорилось. Зла ни на кого держать не буду. Близок сердцу моему Великий Новгород…

Петрила Рыгач стал возражать, что вечники уже сказали свое слово, что великому князю нужно отъезжать немедля. Но тут неожиданно вмешался игумен Никифор:

— Пусть будет как хочет князь. Пусть узнает, что не кромольники немногие и не мятежники злонамеренные ему дорогу прочь указывают, а весь Господин Великий Новгород! Да не прольется кровь христианская!

Поклонившись великому князю, Никифор смиренно добавил:

— А тебе, княже, владыка Далмат свое благословенье шлет. Молиться будет владыка, чтоб путь твой до Владимира был легок и благополучен…

Новгородские послы уехали.

Ближние люди Ярослава — и сын Святослав, и наместник новгородский князь Юрий, и тысяцкий Ратибор, и тесть — боярин Юрий Михайлович, тоже спасавшийся от мятежников на городище, — в один голос советовали великому князю: «Уступи! Смирись! Обещай все, что пожелают вечники!»

Ярослав в сомнении качал головой:

— Будет ли толк от смиренья? Не уроню ли только напрасно честь великокняжескую? Не верится мне, что новгородцы согласятся на мир…

Но советники уговорили Ярослава попробовать уладить дело миром.

Великий князь не напрасно сомневался, посылая Святослава и Андрея Воротиславича разговаривать с вечниками. Проку от этого посольства не было. Послов великого князя новгородцы встретили угрозами, обидными выкриками, непристойным смехом. В нарушенье всех обычаев, вечники собрались на торговую площадь вооруженными, с копьями и мечами. Вечевой приговор был по-прежнему резким и недвусмысленным: «Княже, поди прочь, не хотим тебя. Если сам не уйдешь — прогоним силой!»