Русский социализм

Ленин видел отнюдь не величайшие возможности рабочего класса в России, так как нельзя увидеть несуществующего; он видел величайшие возможности марксизма в России в отношении рабочего класса и, конечно, крестьянства; он видел возможность соединения марксизма, как руководящей доктрины, с массовым революционным движением, все равно отдавал ли он себе в этом ясный отчет или нет.

Ленин собирался дожить до “светлых дней, социализма и мог с уверенностью об этом заявлять, потому что марксизм уже существовал, хотя бы и вне России, подъем масс против самодержавия уже имел место, и дело оставалось за организацией, за внедрением идей Маркса в массы. Большевизм насильно совал азиатское существо России в гущу европейской цивилизации, намереваясь тащить ее через толщу отсталости чуть ли не вперед всего существующего.

Было ли это идеализмом? – Несомненно. В объективном мире русского хозяйства и русского общества конца девятнадцатого, начала двадцатого веков социализм оставался несбыточной мечтой.

Но всякий идеализм материален, во всяком случае, в своих результатах, когда имеет дело с идеальными предметами, с умами пролетариев, с сознанием масс.

Поэтому на вопрос: мог ли рабочий класс помочь социал-демократии в ее переустройстве России? Можно ответить: только как активный, но еще бессознательный элемент, самостоятельную деятельность которого нельзя было рассчитывать, поскольку нельзя было рассчитывать на существование в стране развитой экономики.

Как, в свое время, Петр первый насильно втискивал Россию в европейский образ жизни, насаждал промышленность и искусства посредством самодержавного государства, так и Ленин собирался прививать социализм России с помощью РСДРП – организации профессиональных революционеров – основы будущего социалистического государства. И если Петр начал с заимствования производительных сил, то большевизм начал с заимствования теории общественных отношений, еще даже не существовавших; и если препятствием на пути петровской технической революции стал помещичий строй, то преградой для марксизма в России должна была стать хозяйственная отсталость. Отсталость, диктующая ограниченность социализма в социал-демократии, ограниченность рабочего верой в социал-демократию, в марксизм, диктующая бешеную гонку за передовой техникой, за накоплением, развитием производства, чтобы преодолеть эту ограниченность.

Насколько справился большевизм с этой задачей, что в конечном счете вышло, нам еще предстоит выяснить. Трудно только осудить за желание изменить мир к лучшему.

Реалистичное восприятие возможностей воинствующего марксизма, объективной ситуации в стране – от ее оценки до практических мер по организации рабочего движения – отстаивал Ленин в своей теории, как бы неубедительна она не была, как бы далеко она не уходила от действительного марксизма, какие бы причудливые формы его восприятие действительности не приобретало в его голове.

Теория Ленина – это теория выдающегося политика. Присмотримся к ней.

“Человек читает книгу,

но понимает собственно то,

что у него в голове”.

(Герцен)

По Ленину история русской социал-демократии явственно распадается на три периода.

“Первый, приблизительно в 1884 – 1994 годах. Это был период возникновения и упрочения теории и программы социал-демократии. …Социал-демократия существовала без рабочего движения.

Второй период обнимает три-четыре года, 1894-1898г.г.,…социал-демократы шли в рабочее движение, не забывая теории марксизма, озарившей их ярким светом, ни о задаче свержения самодержавия.

Третий период (1898 – ?) Это период разброда, распадения, шатания”.15

Итак, по мнению Ленина, марксизм взят в Россию со стороны и существовал еще без, независимо от нарождавшегося рабочего движения. Осталась также, в наследство от народовольцев, задача убрать монархию.

Союз русского общества с марксизмом тоже имел свой медовый месяц. “Это было вообще чрезвычайно оригинальное явление. В стране самодержавной, с полным порабощением печати, в эпоху отчаянной политической реакции… внезапно пробивает себе дорогу в подцензурную литературу теория революционного марксизма”.16

Россия настолько, оказывается, была незнакома с пролетарским движением, “что правительство привыкло считать опасною только теорию революционного народовольчества, радуясь всякой направленной против нее критике”. 17

Шло “повальное увлечение теорией марксизма русской образованной молодежи в первой половине девяностых годов… Такой же повальный характер приняли около того же времени рабочие стачки после знаменитой петербургской промышленной войны 1896 года. Их распространение по России явно свидетельствовало о глубине вновь поднимающегося народного движения, и, если говорить о “стихийном элементе”, то, конечно, именно это стачечное движение придется признать прежде всего стихийным… Стачки девяностых годов, несмотря на громадный прогресс по сравнению с бунтами,.. были борьбой тред-юнионистской, но еще не социал-демократической,.. у рабочих не было… сознания социал-демократического”.18