Русский советский научно-фантастический роман

Исправлять апробированные ошибки всегда проще, чем рисковать новыми. Но писателей вынуждала к тому и нетерпимость критики. Не успела увидеть свет новая редакция «Арктического моста», как Л. Рубинштейн, не вникая особо ни в достоинства, ни в недостатки романа, обвинил автора в буржуазном космополитизме. [262] С. Иванов демагогически «заострил» промахи Брагина в талантливой книге для детей «В стране дремучих трав». [263] Подобная участь постигла и «Остров Таусена» А. Палея. [264] Газета «Культура и жизнь» безапелляционно заявила, что рассказ Гуревича и Ясного «Человек-ракета» (1947) «халтура под маркой фантастики», [265] а издательство поспешило «признать ошибку». Научную фантастику просто боялись печатать, без конца консультировались с критиками и специалистами.

Доходило до курьезов (впрочем, нешуточных). Писатель Долгушин вспоминает, как В. Орлов «разбранил неплохую детскую повесть Г. Гуревича» [266] («Тополь стремительный») только за то, что в лысенковских лесных полосах основной породой предполагался дуб: «Значит и писать Гуревич должен был о дубе, а не о тополе». [267]

9

В послевоенные годы в научной фантастике развивалось сатирическое направление. Это было время холодной войны против советского государства. Однако источник фантастической сатиры был не только в обострившихся противоречиях. Послевоенная реконструкция давала, например, богатый материал и производственно-фантастическому роману. Но в нем реалистические мотивы и образы спорили с угловато-обобщенным фантастическим стилем; героические и романтические фигуры, перемещаясь из фантастической обстановки в будничную, выглядели слишком уж условно, схематический силуэт фантастического персонажа плохо «смотрелся» на обычной стройплощадке.

Политический же памфлет, напротив, был поэтически родствен фантастике. Гиперболические, гротескные образы получали здесь органическое художественное окружение.

Фантасты это отлично поняли. Переделки старых произведений показывают стремление заострить гротескно-сатирические элементы. «Эта книга — памфлет… — объяснял Казанцев своеобразие новой редакции „Пылающего острова“. — Все в ней немножно не по-настоящему, чуть увеличено: и лысая голова, и шрам на лице, и атлетические плечи, и преступления перед миром… и подвиг… Но через такое стекло отчетливо виден мир, разделенный на две части, видны и стремления людей, и заблуждения ученых». [268]

Намерение ввести в фантастический сюжет элемент политической сатиры для Казанцева было закономерно: писатель всегда живо откликался на обстановку в мире и умел ее остро схватывать. Уже в довоенном варианте «Пылающего острова», несмотря на недостатки, было все то, что подчеркнул потом писатель. Памфлет в «Пылающем острове» несколько уже, чем, скажем, в романах Лагина. Но у Казанцева он не так навязчив, как в романе Иванова «Энергия подвластна нам». Там, например, «голова с лысым черепом» еще и посажена на «длинную, сухую морщинистую шею». [269] Кстати, лысую голову приделал шпиону Горелову еще Адамов в «Тайне двух океанов». Такими внешними приемами отмечена фантастическая сатира во многих послевоенных произведениях.

Казанцев тоже не всегда в меру распоряжается «увеличительным стеклом». Гиперболизация направлена и на тех, кто противостоит людям с «лысой головой» и «шрамом на щеке». Летчик и спортсмен Матросов награжден чересчур крупными мускулами и плечами, а это не самое главное в порученной ему интеллектуальной миссии. Не оттого ли постигла неудача Матросова — разведчика и дипломата? В более позднем романе «Льды возвращаются» мужской экстерьер физика Сергея Бурова тоже затмевает интеллект. А глядя на героиню, Елену Шаховскую, по мнению автора, весьма интеллектуальную, вспоминаешь оценку, которую дает в романе И. Ефремова «Лезвие бритвы» киноактер своей любовнице: «Ее вайтлс („то есть жизненно важные измерения обхвата груди, талии и бедер“)… очень секси…». [270]

Во второй мировой войне фашизм был разбит. В аллегорических картинах фантастической повести С. Беляева «На десятой планете» (1945), рисующих борьбу жителей гипотетической планеты против обезьяноподобных подчеловеков, прозрачно угадывалось крушение расистского «тысячелетнего рейха». В прежних романах «Радио-мозг» и «Истребитель 2Z» С. Беляев безуспешно пытался выразить стандартными приемами детектива и романа тайн советскую современность. В новой повести, тоже не лишенной недостатков, ему удалось найти более подходящий к теме художественный ключ. Объективно «Десятая планета» отразила опыт сатирической фантастики А. Толстого и особенно А. Беляева, владевших искусством превращать сам сюжет в реализованную метафору. Но Беляев вряд ли осознал плодотворность найденного метода.