– Смотреть фильмы конкурентов – не патриотично.
– Так, значит, театр?
– Да. Пока доберемся до центра, решим, какой именно. У вас есть пожелания?
Это походило на предложение последнего слова подсудимому перед вынесением приговора, причем суд уже все для себя решил и это последнее выступление ничего не изменит. Но Шешель от последнего слова отказываться не стал.
– Большой, – рискнул он.
– Согласна, – неожиданно услышал он в ответ.
Когда они шли к театру, то возле входа его толпилось как минимум вдвое больше людей, чем мог вместить зал, и самым модным вопросом, с которым обращались друг к другу, было «не как поживаете?», а «нет ли лишнего билетика?»
«Как же мы пройдем?» – огорчился Шешель, понимая, что в театральную кассу идти нет никакого смысла. Его на смех поднимут, вздумай он, протиснувшись к окошечку, за которым сидела билетерша, и попроси он у нее два билета на лучшие места.
«И на галерке давно все распродано на неделю вперед. Вот приходите дней через десять, тогда, может помогу», – скажет она. В чем же тогда работа ее заключалась, если билетов нет. На кассе можно табличку соответствующую повесить и все.
– Ничего, – сказала Спасаломская, словно мысли Шешеля читать умела, – это не беда. Она увлекла за собой Шешеля, просочилась к входу. Контролер, увидев ее, вытянулся по стойке «смирно», расплылся в улыбке, позабыв, что в руках у него билеты, а возле него стоят люди и ждут, когда же он наконец позволит им войти. Он коснулся рукой форменной фуражки, чуть приподнимая ее.
– Елена Александровна, здравствуйте.
– Здравствуйте.
Пояснения контролеру были не нужны. Шешель не заметил, подал ли он какой знак, но мгновенье спустя за спиной его появился рассыльный. Молодой и расторопный, которому впору было на ноги привязывать на цепях железные шары, такие же, как у арестантов, чтобы двигался он чуть помедленнее, иначе а ним никто не поспеет.
– Два места для Елены Александровны и господина пилота в директорской ложе, – распорядился контролер.
– Будет исполнено, – сказал рассыльный.