Русский спецназ. Трилогия в одном томе

– Сам дойду. Проветрюсь немного. До свидания.

– Позвольте проводить вас хотя бы до выхода.

– Спасибо, не надо.

Никогда Шагрей еще не испытывал такой неприязни, пожимая другому человеку руку. Так бы сжал ее, чтобы кости затрещали и сломались. Но пришлось сохранять на лице ухмылку, точно такую же, что и на лице собеседника.

Еще днем Шешель заметил какую‑то странность в поведении Шагрея. Мысли его были заняты совсем не работой. Чем‑то другим. На Шагрея это совсем не походило. Не случилось ли чего плохого с его родственниками?

Не получил ли он какую весть, выведшую его из состояния равновесия и сдержанности. Руки у него нервно дрожали, как с перепоя, но тогда у него лицо должно было быть помятым, а изо рта нести перегаром.

Шагрей, вздумав чем‑то занять руки, хватал то кипу бумаги, что‑то из реквизита, но пальцы ничего удержать не могли и все валилось на пол. Извиняясь за свою неосторожность, он нагибался, подбирал оброненное, но если не откладывал это в сторону, то все вскоре повторялось.

Эта нервозность передалась и Шешелю. Во время съемок он ошибался – из‑за чего приходилось по несколько раз переснимать сцены. Томчин что‑то кричал. Опять, наверное, о том, что каждая ошибка слишком дорого обходится его студии, и он, впрочем, не переходя в конкретику, а апеллируя лишь гипотетическими фигурами, говорил, что впредь за просчеты будет компенсировать убытки студии за счет тех, кто эти ошибки совершает. Шешель его не слушал, а кивал как китайский болванчик, головы которого слегка коснулись руками, вот она и качается, как маятник в часах, пока идет время и пока не закончится завод в пружине.

К полудню Шагрей успокоился, но Шешелю все не удавалось переброситься с ним парой слов, чтобы выяснить – не нужна ли помощь и отчего Шагрей так взволнован.

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал Шагрей, подойдя к Шешелю после окончания съемок.

Пилот, весь пропитавшийся потом, точно только что выдержал изнурительную тренировку и пробежал как минимум пятнадцать километров по пересеченной местности, мечтал о том, чтобы снять промокший костюм, отправиться в душ, постоять там немного, пока вода не вымоет соль из пор в коже, вытереться махровым полотенцем, надеть все чистое, мягкое и приятное, а то костюм с каждой секундой все больше охлаждался и все больше твердел, потому что пропитавшая его влага испарялась, а соль переходила в кристаллическое состояние.

– Можно чуть позже? – с мольбой в глазах и в голосе спросил Шешель. – Я буду в полном вашем распоряжении. Где вы хотите поговорить?

– Не на студии. Предлагаю какое‑нибудь кафе. Но хотелось бы, что в нем не было людей из студии. Вы можете сами его предложить.

– Где же найти такое поблизости? Во всех из них в это время кто‑нибудь да найдется из студии. Кости друг дружке промывают да сплетничают.

– Вот по этой причине я и не хочу, чтобы нас кто мог подслушать.

– Так все серьезно?

– Да. Давайте отъедем подальше.

– С расстоянием вероятность встретиться с кем‑то становится все меньше. Но полноте, кто нас подслушает? Заберемся куда‑нибудь в дальний угол. Кто увидит – подумает, что сцену очередную проговариваем.

– Хорошо. Вы знаете кафе «Амбасадор»?

– Да. Но не ел там никогда. Там хорошо готовят?

– Есть можно. Приходите. Я буду вас там ждать.

– А все же к чему такая конфиденциальность? Вы что, готовите заговор с целью свержения руководства киностудии и боитесь, что об этом прознают раньше времени?

– Мои планы так далеко не идут. Но поверьте мне, студия не самое удобное место для этого разговора. Попозже я скажу почему. Вы и сами поймете. Сколько вам нужно времени, чтобы немного отдохнуть?

– Хм. После тех испытаний, которые вы придумываете мне, я не прочь отдохнуть дня два‑три. Но вот словом «немного» вы ставите меня в жесткие рамки. Спросили бы сразу «хватит ли пятнадцати минут?»

– Простите, если поторопил вас. Сегодня я абсолютно свободен. Если вам потребуется даже полчаса, то готов вас подождать.

– Думаю, что полчаса – срок оптимальный.

– До встречи.

Когда Шешель дошел до душевой, зубы его уже начинали выбивать дробь в такт с шагами. Костюм совсем остыл, прилип к телу, стал жестким, будто сделан из картона, и казался таким непрочным, что создавалось ощущение, будто он развалится, если резко повернуться, а уж по швам точно поползет. Его не снять. Ткань под пальцами рассыплется. Лучше прямо в нем под душ забираться. Все равно его стирать придется, а так, когда он чуть отмокнет и станет помягче и попрочнее, его легче будет снимать, и процедура эта сделается попроще и поприятнее.