Русский спецназ. Трилогия

– А вы, господин подполковник, – спросил механик, – останетесь?

– Не дождешься.

– Но ваш аэроплан мы не сможем быстро починить.

– Ну так чините медленно, но чтобы к моему возвращению он был готов.

– Сделаем в лучшем виде и сбитые аэропланы пририсуем, сколько рисовать‑то? – спросил механик, знавший, что Страхов гордится количеством своих побед и стремится к тому, чтобы стать самым результативным асом русской авиации. Но Страхов так на него глянул, что мог испепелить, а у механика отпала всякая охота задабривать подполковника подобными разговорами.

Страхов посмотрел на своих пилотов, ухмыльнулся, увидев, что один из них слегка ранен в руку.

– Прости, Кондратьев, – сказал ему Страхов, – но я тебя списываю на землю. Твой аэроплан забираю себе. Обещаю вернуть, но уж не знаю, в целостности и сохранности ли он будет, а ты пока отдохни и рану залечи.

– Рана пустяковая, – стал возмущаться Кондратьев, – она мне не мешает. Пуля по касательной прошла, чуток кожу только и задела.

– Это приказ. Тебя разве не учили тому, что приказы не обсуждаются?

– Так точно, господин подполковник, – сник пилот.

6

С противоположного берега по мосту, распугивая беженцев, пронеслась колонна военных грузовиков, выкрашенных бледной краской. Что там везли они под брезентовыми тентами, стало понятно, когда грузовики остановились и из кузовов стали выпрыгивать солдаты. Рассыпавшись цепочками, они побежали к форту. Штурмовики не стреляли по ним, боясь задеть мирных жителей, а ведь могли задолго до того, как солдаты добегут до форта, уничтожить и их, и грузовики. До солдат было километра полтора, с каждым шагом бег их замедлялся, они переходили на шаг, так что у форта они будут минут через десять, не раньше.

Истребители поставили новую дымовую завесу, но даже через нее Мазуров хорошо различал огненные сполохи – это в последнем из австро‑венгерских танков взрывались снаряды, превращая его в бесформенные оплавленные куски металла. Остальных подбили чуть раньше, и от них тоже мало что осталось.

Артиллерийская канонада между ними и орудиями форта чем‑то напоминала морские сражения древности, когда корабли выстраивались друг напротив друга и палили до тех пор, пока у одного из противников просто некому уже было стрелять, а корабль получал такие повреждения, что больше не мог продолжать бой. Орудия танков были слишком маленького калибра. Дредноут, хоть и прикованный к одному месту, все же лучше, чем стая мониторов, выстрелы которых для него болезненны, но все же не настолько, чтобы полностью вывести его из строя, и сродни укусам насекомых – неприятным, но не смертельным.

Когда взрывался очередной танк, по форту проносился восторженный гул и, наверное, то же самое творилось внутри танков, когда пущенные из них снаряды крушили пулеметные точки и орудия.

Штурмовики подбили все десять танков. Результат австро‑венгров был поскромнее – пулеметная точка и орудие. Мазуров сам проверил, можно ли его исправить, оказалось, что да, а вот с пулеметной точкой были большие проблемы. Снаряд залетел точно внутрь через амбразуру и все разнес внутри, вместе с пулеметом и двумя приникшими к нему штурмовиками. То, во что они превратились, даже у видавших всякое штурмовиков вызывало рвотный рефлекс. Взрывом выбило тяжелую металлическую дверь. Она ударилась в противоположную стену. По бетону пошла трещина. Хорошо еще, что никто не стоял рядом, а то дверь зашибла бы насмерть любого, в блин превратила, размазав по стене.

Патроны детонировали, рвались, будто это праздничный фейерверк, а когда они закончились и поутих огонь, выяснилось, что вместо узкой амбразуры в стене зияет огромная дыра, в которую может пролезть даже человек.

Поскольку лишних пулеметов не было, Мазурову пришлось оставить здесь трех штурмовиков, вооруженных автоматами. Они отгоняли наседавших на форт австро‑венгров. Но у тех опять пропал боевой запал.

Поле перед фортом усеяли человеческие трупы, но дымовая завеса опять укрыла их, стрелять перестали и те и другие, точно временное перемирие негласно заключили. Стало так спокойно, будто ничего здесь и не происходило, а Мазурову вдруг почудилось, что этот дым растворит мертвые тела, и когда он рассеется, то возле форта действительно не останется никаких следов штурма. Они отступили, когда до победы было совсем близко. Еще один натиск, и штурмовики бы его не выдержали. Оборона трещала, разваливалась. У металла есть предел текучести, когда нагрузка становится такой сильной, что он перестает сохранять прежние свойства. Примерно к такому пределу были близки штурмовики.

Они заранее заминировали лестницы, ведущие на верхний этаж, и подорвали их вместе с уже поднимающимися по ним австро‑венграми. Бетон обрушился, погребая под завалами людей. Не все из них погибли, из‑под завалов высовывались шевелящиеся руки и ноги, слышались стоны, проклятия и ругательства. Некоторым из них удалось‑таки пробиться на верхний этаж, но здесь уж численное преимущество было за штурмовиками, и они быстро перебили противника в рукопашной.