— Довольно странный случай, Иван Дмитриевич... — начал он. — Сейчас явился сторож Охтинского кладбища и сильно домогается вас видеть. На мой вопрос, зачем вы ему требуетесь, он заявил, что решил обратиться к вам, «так как у него на кладбище не все благополучно, покойники шалят», как он выразился.
Путилин чуть заметно вздрогнул.
Это было действительно удивительно странное совпадение: мы говорили сию минуту о явлениях с того света, а тут вдруг сейчас же подтверждение, что покойники ведут себя «неспокойно».
Я торжествующе поглядел на Путилина.
— Что? Видишь? — бросил я ему.
— Пока, положим, я ровно ничего не вижу... — улыбнулся он уголками губ.
Он повернулся к агенту:
— Скажите: а этот кладбищенский сторож — в своем уме? Он не пьян? Не в припадке белой горячки?
— Кажется, нет ничего подобного, но вид у него — растерянный, испуганный.
— Что ж, пустите его сюда.
Походкой, изобличающей бывшего солдата, в кабинет вошел среднего роста старик с щетинистыми усами и большим сизо-багровым носом и встал во фрунт.
— Здравия желаю, ваше превосходительство!
— Здравствуй, любезный... Ты — кладбищенский сторож?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Зовут тебя?
— Петр Оковчук.
— Так вот, Оковчук, что такое стряслось у тебя на кладбище?
— Примерно сказать, и сам понять не могу, а только — большие страсти...
— Ого! Даже — большие страсти? Расскажи, что это за страсти. Впрочем, скажи сначала, тебя послал кто-нибудь к нам, в Сыскное, или ты сам удумал?
— Я спервоначала докладывал кладбищенскому духовенству, что так и так, дескать, не все у нас благополучно на кладбище, а отец протоиерей и дьякон на меня напустились. «Ты, — говорят они, — верно, до того залил глаза винищем, что тебе всякая нечисть стала чудиться». Я оробел, а опосля рассказал обо всем приятелю моему, мастеру-монументщику. Тот мне и сказал: «Обратись, — говорит, — в сыскную полицию, они разберут все, мало ли что тут быть может. Ты — сторож, ты — отвечать будешь...»
— Отлично. Ну, а теперь рассказывай о твоих страстях и чудесах... — улыбнулся Путилин.
Старик сторож откашлялся в руку и начал:
— Примерно дней десять тому назад вышел я поздней ночью из своей сторожки, чтоб посмотреть, все ли спокойно на кладбище. Обогнув церковь и идя мимо крестов и памятников, вдруг увидел я красный огненный свет, как бы от фонаря. Он был далеко от меня и словно передвигался с места на место. Оторопь меня взяла. Кто, думаю, в такую глубокую ночь с фонарем на кладбище путается? Однако, осмелев, я пошел на диковинный свет, тихо стуча в деревянную колотушку.
Вдруг только, значит, сделал я несколько шагов, как закричит кто-то, как захохочет жалобно таково: «Охо-хо-хо! А-ха-ха-ха!» Волосы заходили под картузом у меня. Творя молитву, бросился я к сторожке моей и всю ночь, вплоть до утра, стучал зубами со страху.
— А утром не обходил кладбище?
— Как можно, ваше превосходительство, обходил.
— И ничего подозрительного не усмотрел?
— Как есть ничего. Все в порядке: венки, значит, лампадки, образа.
— Продолжай дальше.
— На следующую ночь вышел я опять обходом. Этот раз порешил колотушкой не стучать. Дай, думаю, втихомолку погляжу, что за чудо такое с красным огнем, будет он али нет... Хорошо. Иду это я вторым разрядом, что близ первого, ан — опять свет, только уж не красный, а зеленый... Увидел я его, и вот, поверите ли, ноги к земле приросли... Пошел я на него, вдруг задрожал весь и упал со страха. Между памятниками стояла белая фигура высокого покойника. Покойник махал белыми руками и жалобно стонал. Память у меня отлегла. Сколько времени провалялся я около могил, так что не могу определить. Очухался я, когда уже светать зачинало. Встал, перекрестился и — прямо к батюшке и дьякону. Рассказал им, а они меня, значит, и шуганули. «Пьяницы вы все, вот что!»
— Скажи, Оковчук, а ты в самом деле не переложил ли?
— Вот как перед истинным, ваше превосходительство. Ни капли во рту почитай уж месяц не было, потому зарок дал не пить.
— Скажи, ты видел красный и зеленый свет и покойника, вставшего из гроба, в одном и том же месте кладбища или в разных?
— Нет, ваше превосходительство, почитай в одном самом.
— Ты, конечно, хорошо знаешь это место и все памятники.
— Как нельзя лучше. Столько лет я ведь сторожем при кладбище... Каждую могилку знаю.
— Но точно указать тот памятник, где ты увидел страшное привидение, можешь или нет?
Старик сторож сокрушенно развел руками:
— Этого вот не могу, потому со страха плохо уж и видел я.
Путилин на минуту задумался.
— Вот что, Оковчук, пожалуй, ты хорошо сделал, что обратился ко мне. Сегодня я лично приеду к тебе под вечер. Ты карауль меня и проведи в свою сторожку. Но помни: о моем приезде — никому ни гугу! Ни слова! Будь нем, как те могилы, которые ты охраняешь...
Когда мы остались вдвоем, Путилин с улыбкой обратился ко мне:
— Ну, доктор, тебе везет: таинственное приключение совсем в твоем излюбленном духе.
— А что ты думаешь, Иван Дмитриевич, обо всем этом?