Русский транзит

Я? Готов! Всегда готов! Только к чему? К борьбе за деньги Коммунистической партии будьте готовы! Всегда готовы! У них, понимаете ли, внутренняя разборка, неувязочки увязывают, а я, видите ли, должен на привязи послушно ходить?!

– Кто такой Тэрри?! – каменным тоном спросил я. Да, я каменный гость – пришел и не уйду, пока не ответят.

– Не сейчас, Алекс! Быстро!

– Кто! Такой! Тэрри!

– Он из ФБР.

– Да-а? А я – из ЦРУ!

– Алекс! – вот теперь это не совет, и не просьба, и не приказ. Мольба! – Он действительно из ФБР!

– Ладно! Тогда… – я подошел к телефону, взял у Марси платок из кулачка, картинно встряхнул его и, ухватив ту же трубку, картинно, напоказ набрал: 911.

Если Марси – человек Конторы, она должна либо броситься на телефон в надежде оборвать связь, либо она должна ринуться отсюда вспугнутой антилопой. 911 – номер полиции.

Она не сделала ни того, ни другого. Она еще раз поторопила: «Алекс!».

Я дождался ответа и рявкнул оператору:

– Крайняя необходимость!

После чего осторожно уложил трубку рядом с аппаратом, ни в коем случае не на рычаг. Вот теперь: быстро!

Через десяток секунд мы сидели в «порше». Еще через пять секунд мы были в достаточном отдалении от домика Перельмана. Еще через секунду я стопанул «порш» (уж теперь- то я сам сел за руль!) – подождем. Не возражаешь, Марси?

Она не возражала – я приобнял ее весьма тесно. Можно толковать как прилив чувств, можно толковать как пленение. Одно точно – не вырвется.

Достаточное отдаление – это такое отдаление, чтобы не попасть в зону боевых действий, но наблюдать за ними, за боевыми действиями, буде они состоятся.

911 – полиция. Я ее вызвал. А занятая линия указывает местонахождение. Должны прибыть. Кто первый? «Тэрри из ФБР» или полиция? Вот и поглядим, как они друг с другом поладят.

Первым прибыл «Тэрри». И не один. Четверо выскочили из новенького седана, пятый остался в машине. Трое скрылись в доме, один пошел вдоль стены, огибая по периметру.

Минуту-другую было тихо. Потом вдалеке заныла сирена, громче-громче, приближаясь-приближаясь.

Боевые действия не состоялись. Они поладили. ФБР и полиция. То есть нелады, конечно, у них всегда были и будут, но иного рода. Беготни со стрельбой я не дождался. Обменялись фразами, продемонстрировали друг другу знаки отличия и принадлежности. Дальше я глядеть не стал. И так ясно: полиция – это полиция, ФБР – это ФБР. То есть Марси, вызвонив ниоткуда загадочного Тэрри, и в самом деле навела на дом Льва Михайловича Перельмана федеральных агентов.

Хорошая новость: кем угодно может быть Марси Арчдейл, но человеком Конторы Головнина-Лихарева она быть не может.

Я стронул «порш» с места. Здесь мне ловить нечего. А вот меня самого вам еще ловить и ловить! Кому – вам? А всем!

– Ты сделал мне больно… – сказала Марси.

– Кто такой Тэрри? – сказал я.

– Мы занимаемся в одном колледже.

– Чем?

– Отнюдь не тем, что ты вообразил.

– У меня очень богатое воображение.

– Это у русских в крови, да? «Подполье», Достоевский. Винить других в собственных грехах…

– То есть вы с дружком Тэрри, который из ФБР, на досуге читаете Достоевского. Друг дружке. Вслух! А где? В читальном зале Хантер-колледжа? В его служебном кабинетике на Федерал-плаза? Или у тебя, на Макдугал-стрит?

– Не на чердаке! Как, Алекс?

Как-как! Хреново! Сцена ревности мне явно удалась. Да и разыграл я ее почти искренно. Хотя подспудно не столько добивался подтверждения (или отрицания), мол, существует соперник, сколько желал убедиться: этот Тэрри и в самом деле из ФБР. Чувство ревности мне вообще-то чуждо – возможно, из-за весьма высокой самооценки (тут главное – грань между самоуверенностью и уверенностью в себе). Но ревность – повод не хуже любого другого. Вот тебе, Бояров, и воспользовался поводом! Повод обернулся причиной – и, как следствие, теперь мне надо объясняться. Про чердак, про фроляйн-мисс Галински. Не Достоевского ведь перелистать мы туда, на чердак, спрятались! И от кого спрятались?! От Марси?!

И я, признаюсь, потерял лицо. Ненадолго, но потерял. У Марси был вид обманутого ребенка, знающего про обман и замкнувшегося в ожидании ответа («Как, Алекс?») – а уж правду от правдоподобия он, ребенок, отличит безошибочно, нутром. Я и потерял лицо: убедительно забормотал в том смысле, что ничего особенного, что это та самая, которая мне помогала с «транзитами», что у нас никаких отношений, что и на чердак залезали именно во избежание подозрений о каких-либо отношениях, что тогда… ну, тогда… она позвонила домой Марси по собственной инициативе, а я без понятия, откуда ей известно, где меня искать…

Марси действительно отличила правду от правдоподобия, а бормотал-то я правду (при всем неправдоподобии!). Марси сдержанно шмыгнула носом и, как бы в знак примирения, чтоб, значит, никаких недомолвок не оставалось, спросила:

– Имя?

– Да ну! Хельга. Галински.

– Адрес.

– А я помню? Угол Сорок второй стрит и Восьмой-авеню. Там еще такой… такой дом. Девятнадцатый этаж. Номер… Черт знает. Короче, вторая дверь налево.

– Бывал у нее дома?