Покрепче, вцепился в ускользающий канатик, собрался с силами и почти целиком выдернул себя из розового киселя. Сконцентрировался, напрягся… но…
Лучше бы меня Грюнберг тыкал в бок «Магнумом», а не сильные профессиональные пальцы Чантурия. Он ощупывал меня и моментально поймал напряжение мышц.
– Давид! Еще! Этаминол!
Кольнул шприц.
– Я двойную дозу вкатил. Ноль-три грамма.
– Оч-чень хорошо! Надеюсь, претензий у больного не будет. Отеки, дерматит… Что, Саша, не будешь ты в претензии? – Резо заговорил, как песенку мурлыкал, никому, просто так, подспорье в работе: – Не бу-удешь ты у нас в претензии. Ты у нас молодцом! И почки замечательные! И печень замечательная! Все у нас, больной, замечательное, все у нас хорошо! Скоро за границу поедем… Без паспорта поедем, и паспорта никакого заграничного нам не надо теперь. По частям поедем, дорогой. По аккуратным, чистеньким частям. В Швейцарию поедем. Все хотят в Швейцарию. А мы возьмем и поедем. Сейчас брюшную полость вскроем, посмотрим хорошенько, потом аккуратненько-аккуратненько… И в контейнер… Давидик с Илюшей нам уже контейнеры приготовили. Ма-аленькие, стерильные, по размерчику контейнеры. Илюша, Давидик! Как у нас с контейнерами?
– Готовы, Реваз Нодарович, почти готовы. Еще пару минут и все… – заражаясь его колыбельным тоном, проблеяли оба откуда-то издали.
И голос Резо стал издали.
И все больше уплывал и уплывал.
Трое вурдалаков ласково и нежно, с приговариванием через пару минут начнут разделывать Боярова Александра Евгеньевича на куски и кусочки.
А кисельные мозги вообще отхлынули волной, так только… чуть хлюпало в черепной коробке.
– Во-от… Мы уже снова улыбаемся. Нам опять хорошо. Нам очень хорошо и совсем не страшно, ни чуточки, ни капельки… – напевно бормотал доктор Чантурия, занятый привычной (привычной?!) работой.
Не было для него на столе друга-Саши, который в свое время отмазал доктора Чантурию от Тащилы и всей тащиловской гопы.
Не было на столе врага-Боярова, который сует нос не в свое дело и пытается выяснить то, что никому выяснять не надо.
Было просто – тело.
Тренированное, крепкое – то что надо.
Неодушевленное.
А-а-а, хрен вам всем!!! Грюнбергам! Головниным! Бецким! И Чантуриям теперь уже!
Мой спортивный и жизненный опыт говорил: пока не сдашься сам, победить тебя никто не в силах! И сколько бы мне ни вкатили под кожу, какая бы доза ни была – двойная, тройная, хоть десятирная – хрен вам всем!!!
И не черепная коробка у меня, а – голова.
Черепная коробка бывает у трупа, у наглядного пособия, у… тела. А я – Бояров! Александр! Евгеньевич!
И я сконцентрировался, напрягся так, что, кажется, кровь хлынула носом – и хотя боевого клича, взрёва не вышло, только дикое мычание изо рта, залепленного лентой, но… зажимы затрещали. Или это затрещали мои собственные мышцы, связки, жилы.
Все три вурдалака повисли у меня на руках и ногах.
Не выдержу.
Нет, не выдержу!
Уже черно!
Черно в глазах, темно.
Миг – и темно…
Да, темно.
Это не у меня что-то с глазами. Это у них что-то со светом.
Погас свет.
– A-а, щэни дэда!.. – воскликнул в кромешной темноте Резаз Чантурия. – Илья! Где свет?!
– А я что? А что я?!
– Давид! Спичку!
– Нет спичек, Реваз Нодарович… Сейчас я за ними сбегаю. Вы пока стойте, я сбегаю! – по тону было ясно: сбегать он сбегает, но вернется ли?
– Стой, идьёт! И ты стой!
По шуршанию, по чертыханию, по шарканью осторожными подошвами – как бы не своротить чего-нибудь и самому не врезаться друг в друга, в железяку, в стекло, во что бы то ни было! – ощущалось: им всем троим страшновато. Жутковато. Ориентация потеряна, да еще и где-то доморощенный Кинг-Конг, он же Бояров, того и гляди вырвется на свободу.
Я затих. Нутром почувствовал: сейчас, вот сейчас лучше расслабиться и не подавать признаков жизни.
Расслабон хляет, Бояров! Гуси летят… И никакой напряженки! Никакой…
Впрочем, особо притворяться не пришлось – сил действительно не осталось ни на что. Последняя мобилизация сил оказалась и впрямь последней. Обмяк куклой, превратился в ТЕЛО. Неодушевленное. Даже на дыхание – полноценное, бурное – меня не хватало.
А эта святая троица в халатах, наоборот, дышала тяжело, нервно, со свистом.
Я чуть было не вздрогнул, когда чьи-то пальцы ткнулись в живот, – не вздрогнул… рефлексы и те отказали. И слава богу! Пальцы пробежались по грудной клетке, по ключице, по горлу…
Вот сейчас рубанет ладонью по кадыку, чтоб понадежней успокоить!..
Нет, пальцы нащупали пульс под ухом, у подбородка – прислушались, подрагивали.
– Реваз Нодарович!
Пальцы – как обожглись. Значит, это Резо меня «пронаблюдал».
– Что?! А?! Кто?!
– Реваз Нодарович, это я, Давид. Что со светом?
– Меня спрашиваешь, идьёт?!
– Надо в щитовую сбегать! – ага, самэц-Илья… Куда угодно готов сбегать, лишь бы сбежать. Значит, оба готовы, Илья и Давид. Мандраж.