Русский транзит 2

Но главное было то, что все они были сделаны из тех самых кусков человеческих тел, которые, самым невероятным образом приобретя пластичность в руках ваятеля, слагали фигуры, плотно, без зазора примыкая друг к другу и очень точно повторяя нужный рельеф.

— Это все Колино? — уже спокойным голосом спросил Юрьев, приняв правила игры, где тебя то мучительно пугали, то грубо дурачили, а ты делал вид, что так и надо.

— Нет, мое, — улыбнулся Хозяин, который стоял теперь рядом с Юрьевым, скрестив на груди руки и с удовлетворением поглядывая на скульптуры. — А этого вы узнали? — перейдя внезапно на «вы». Хозяин указал на статую гордого человека с порочным и властным лицом Нерона, который в последнее время вовсю развернулся в городе с реализацией своих маниловских прожектов. — Хорош, правда? Не лучший экземпляр, но все же, все же… Ах, как я люблю, когда он, скорбно насупив брови, говорит, говорит, говорит о милосердии, о цивилизованности и дарованных временем свободах. Как умилительно врет он о долге перед стариками, о гуманном отношении к немощным и больным — благодетеля из себя строит. А как я хохочу — до икоты, до коликов, до стона, когда он начинает разглагольствовать о справедливости и любви, а думает — я-то вижу! — о новом клетчатом пиджаке, который только что привез из Америки. Причем думает о нем, всем нутром повизгивая от радости. Но что же надобно ему в этой жизни? Ну конечно, власти и, безусловно, денег, чтобы без счету, — все больше и больше… Но более всего ему нужен этот самый клетчатый пиджак. Добро бы остров с рабами и наложницами в теплых морях взалкал или собственную армию с ракетами, взмолился б о поклонении себе как пророку целых народов! А тут просто пиджачишко клетчатый из пригородного магазинчика, где стоит он в два раза дешевле, чем в супермаркете в центре… Нет, не будет ему больше власти, и вовсе не потому, что для таких ее жалко, а потому, что такие, как грызуны.: жадные, но жалкие и, по большому счету, безвредные. Мелковат он для большой игры — вовремя передернуть не сможет. Хотя что с него взять — провинциал. Аппетит, конечно, звериный, но как дорвется до обжорки, так сдержать себя не может, а потом, бедняга, животом мается. В глубинке-то в свое время ой как натерпелся, да и кость у него не та: как ни крути, а с мозолью…

— А из чего он сложен, из каких фрагментов? — Юрьев никак не мог определить.

— Да из ребячьих пупков, конечно же. из чего же еще правда, сам он об этом знать не хочет: очень уж любит себя. Ну и хорошо. С такими никаких хлопот…

Юрьев сказал, что должен уже идти. Тогда Хозяин снял с полки обескровленную человеческую руку с судорожно растопыренными пальцами и сказал:

— Это вам от меня. «Цветок лотоса». Юрьев с дрожью взял ее двумя пальцами, с омерзением почувствовав под холодным мясом скользкую кость.

Человек подал ему на прощание руку. Рука была теплая и липкая. Юрьев, боясь сжать собственную ладонь в кулак, чтобы чего доброго вновь не почувствовать на пальцах теплую слизь, вошел в лаз и внезапно вышел прямо на улицу. «Цветок лотоса» он тут же выбросил.

Юрьев стал вновь задыхаться. Вернее, он просто не мог сделать вдох, поскольку всюду — и вокруг, и над головой — была вода. Оттолкнувшись от земли, он отчаянно за работал руками, мучительно пытаясь вы нырнуть на поверхность еще до того момента, когда его грозящие взорваться легкие рефлекторно втянут в себя воду.

На Юрьева смотрел какой-то подросток и осторожно теребил его за плечо.

— Кто вас так? Здравствуйте… Юрьев попробовал приподняться на локте, чтобы лучше разглядеть подростка — это лицо он совсем недавно где-то видел, — но боль в голове и, главное, в груди вернула его в исходное положение. Юрьев застонал.

— Лежите, не вставайте. Это здесь вас так отделали?

Юрьев едва заметно кивнул.

— Где я тебя видел? — тихо спросил Юрьев.

— В клубе на тренировке. Вы вчера приезжали, искали Игоря.

— Как тебя зовут?

— Максим. Я вместе с вашим Игорем боксом занимался, потом вместе качаться стали…

И тут Юрьев все вспомнил. И как ездил с утра за город к слепой старушке, и как просил помощи у Коли, и как потом колесил с Марселем по городу в поисках сына, и как его насмерть били съемщики долгов, и как, наконец, его добивали в милиции, заставляя признаться в убийстве старика вахтера.

Юрьев понял, что жизнь его теперь подошла к своему логическому завершению: то, к чему он шел, порой кокетничая с собутыльниками на тему собственной смерти, последние два года, вдруг встало перед ним во всей своей обнажающей душу правоте. Последняя, державшая его на плаву, цель была исчерпана. Он не нашел сына.

— А ведь я так и не нашел его, — с горькой усмешкой сказал Юрьев и заплакал, не стыдясь ни слез, ни прыгающих кровоточащих губ…

Дверь открылась, и в камеру с грязной ухмылочкой ввалился еще один, лет сорока, ХУДОЙ и маленький человек.

— Здорово, Чика, чего опять к нам? — недовольно спросил кто-то из сокамерников.