Русский транзит 2

— Это же всего лишь сон, обыкновенный кошмар! — закричал Юрьев. — Так значит, ты все придумала на основании сна?

— Нет, Юрьев, это не просто сон…

— Ну уж нет, — раздраженно говорил Юрьев, в самом деле встревоженный сновидением жены. — Если все кошмары принимать близко к сердцу, можно свихнуться. Мне, например, почти каждую ночь всякая гадость снится, вот хотя бы сегодня! Но я ведь не рву на себе последние волосы и не пытаюсь приплести бред к действительности и не бегаю по этому поводу в милицию. Если бы я, как ты, придавал им значение, то уже давно бы маршировал на Пряжке в веселенькой компании. Выбрось этот сон из головы и успокойся… Может, Игорь как раз сейчас по лестнице поднимается сюда…

— Знаешь, я ведь уже все больницы обзвонила и… морги. — У Ирины вновь мелко за дрожали плечи, и она с силой прижала платок к губам. — Его нигде нет.

— Ну вот видишь! — почти радостно вое кликнул Юрьев. Ему хотелось побыстрее успокоить бывшую жену, чтобы приступить наконец к своим тайным замыслам. — А ты паникуешь!

— Я и в милицию заявила. Они внесли его данные в компьютер и сказали, что будут искать…

— Значит, найдут, Ира, обязательно найдут, это ж милиция…

Но Ирина упрямо крутила головой, словно не слыша бывшего мужа.

— А вчера днем я поехала в церковь на Серафимовское кладбище свечку за Игоря поставить. Там ко мне подошла старушка-свечница. Знаешь, Юрьев, я ей все рассказала: и о том, что пропал Игорь, и об этом сне.

И свечница послала меня за город, по ветке от Купчина — за Пушкин, к одной провидице по имени Параскева, что живет в сторожке при кладбищенской церкви. Сказала, что Параскева мне поможет… Ну, я сразу и поехала. Вышла на той станции, иду по дорожке. Не успела и двадцати шагов сделать, как навстречу мне идет маленькая такая, словно ребенок, старушка и кричит: «Что ж ты мне мужа своего не привезла? Без него ничего тебе о твоем Игоре не скажу!» Тут я на колени перед ней и упала, хотела молить старушку, чтобы она сказала мне, что с Игорем… Еще рот открыть не успела, только глаза подняла, а бабулька-то слепая. Толя, у нее глаз нет, а она видит, по дороге сама без палочки и поводыря бегает и все о нас знает… Поедем, Толя, сейчас же поедем, она знает, где наш Игорь.

— А тебе эта слепая часом не пригрезилась? — раздражаясь, ядовито спросил Юрьев. — Тебе, Ира, надо бром принимать и витамины в задницу колоть, а то вперед меня загремишь на Пряжку…

И тут Ирина, подняв на Юрьева полные слез и мольбы глаза, сказала:

— Хочешь, я на колени встану? — И она медленно, все также глядя прямо в глаза Юрьеву, сползла со стула на пол.

— О нет! Хватит! Бабские глупости! — орал Юрьев, словно вдруг потеряв под ногами опору и придя от этого в полную растерянность. — Ладно, если тебе так надо, то едем, только поскорее… Но ведь меня ждет Седов, и мне голову оторвут, если я не приду сегодня в институт и не подпишу им их сраный акт! А-а, ну и пусть оторвут! Давай быстрее, поехали к твоей слепой! Ну что, что ты там на полу делаешь? Вставай же, едем, едем…

Не смея попросить у плачущей жены на опохмелку, но втайне надеясь задержаться по дороге до Витебского вокзала у одного из пивных киосков за ее счет, Юрьев первым решительно вышел за дверь.

По дороге до вокзала ему, однако, так и не удалось подлечиться; всякий раз, проходя мимо сумрачного скопления жаждущих выздоровления страдальцев, он украдкой поглядывал на жену. Но Ирина была уже вся там, у слепой старушки, а он еще не настолько опустился, чтобы, хватаясь за сердце, хныкать и попрошайничать. В общем, он так и не нашел в себе спасительной наглости. «Вот и хорошо, — думал он, — теперь в электричке сдохну. Так мне, дураку, и надо!»

В вагоне Юрьев очень неудачно сел у самого окна, и застрявшее в зените солнце всю дорогу лупило по нему прямой наводкой. Он с отвращением смотрел на пролетающие мимо зеленые холмы с кособокими строениями на макушках, рваные лоскуты огородов с копошащимися в земле огородниками: пузатый мужик в картузе и семейных трусах, сползших под огромный щетинистый живот, орудовал платиново горящей на солнце лопатой; двуспальная баба в розовом атласном бюстгальтере пестовала, как огромная индюшка, своих босоногих и по-телячьи счастливых отпрысков.

Вагон раскалился, как жаровня…

«Пивка бы, хоть кисленького», — уныло мечтал Юрьев. Он так и не сумел опохмелиться, и поэтому тихо страдал до самой станции, где проживала слепая Параскева.

На станции, пару раз глотнув лесной свежести и вдохнув натуральных лесных ароматов, Юрьев, как-то сразу по-стариковски сгорбившись, смирился с перспективой похмельной ломки. Он лишь попросил Ирину идти помедленнее, чтобы иметь возможность, не вмешиваясь в процесс личной реанимации, контролировать, однако, робкую работу своих внутренних узлов и сочленений, начинавших со скрипом оживать на лоне природы. К вечеру они должны были и без помощи малых доз алкоголя сложиться в работоспособный организм.

Юрьев даже заулыбался.