Русский угол Оклахомы

И снова потянулись караваны экспедиций. На этот раз они принялись обследовать прерии и каньоны, чтобы доказать очевидное — раз тут живут индейцы, значит, выживут и белые. Легенду о Пустыне заменили легендой о Саде. Места в этом Саду хватит на всех желающих, вот только осталось нанести его на карту, чтобы, сгрудившись над столом где-нибудь в Бостоне, можно было поделить между собой участки в далекой Оклахоме.

По моим расчетам, уже недолго оставалось ждать появления новой легенды. Наверно, Сад, не оправдав надежд переселенцев, уступит место Аду. Оклахому снова объявят безжизненной пустыней, но теперь найдут ей новое применение. На месте министра юстиции я бы позаботился о том, чтобы устроить здесь всемирную каторгу.

Но я еще не был министром юстиции, и поэтому отказаться от стабильного государственного жалования мне было нелегко.

— Нет, Сол, — сказал я твердо. — У нас, у Крокетов, не принято наниматься на государственную службу.

— Глупо, — сказал инженер Скиллард. — Я бы на вашем месте не колебался. Сол, поехали, я найду для вас проводника из местных.

— Спасибо, Бен, но дальше вы все-таки поедете один, — сказал Соломон Коэн. — Я хочу сделать несколько портретов. Мисс Белая Сойка и ее семействе должны пополнить мою коллекцию.

Скиллард пожал плечами и, не прощаясь, поскакал к мосту.

— Что он там нес насчет бойни и мыла? — спросила Энни. — Неспроста это, да, Джуд? Как бы он не сговорился с пастухами.

— Мыло — хорошая вещь, но не для нас, — сказал Джуд. — Моет лучше, чем глина и песок. Но сильно пахнет.

— Бойня тоже хорошая вещь, — добавил я. — И пахнет еще сильнее.

Соломон Коэн поддержал разговор:

— Бойня в таком глухом месте — очень хорошая вещь. Угонщики скота со всего Запада будут записываться в очередь за полгода. У них не будет никаких трудностей со сбытом краденого. Ваш инженер Скиллард весьма деловой человек. Жалко, что я не успел его сфотографировать.

— Его еще можно догнать, — сказал я.

— Не стоит. Никуда он не денется. Лучше я сфотографирую семейство Белой Сойки. Так, кажется, называют ваш род, Энни?

— Ничего подобного, это просто кличка. Моего брата индейцы зовут Светлый Медведь. Хотя я бы дала ему другое имя. Например, Тупой Кабан. Но индейцы дают только безобидные прозвища. Они никого не обижают. Посмеяться могут, но не обидно.

— Мне всегда было интересно знать, как люди ругаются на разных языках, — сказал Соломон Коэн. — Я собрал больше двух сотен бранных слов — на итальянском, китайском, немецком, польском, португальском и так далее. Но не нашел ни одного индейского ругательства.

— Так они же не ругаются, — объяснила Энни. — Джуд, ты ругаешься? Ну, если тебя очень сильно разозлить, что ты скажешь?

— Ничего.

— Он ничего не скажет, — вмешался я, — он просто молча отрубит обидчику что-нибудь.

— Нет, — подумав, ответил Джуд.

— Индейцы не ругаются, — повторила Энни. — В гневе они молчат. У моей сестры муж кайова. Если он молчит пять минут, она начинает вокруг него бегать и заглядывать в глаза. Смешно, правда?

— Да, смешно, — согласился Соломон Коэн, но я видел, что он улыбается только из вежливости. — Вы давно здесь живете, Энни?

— Почти всю жизнь.

— Вам можно позавидовать. Я всегда мечтал жить в таком месте.

— В каком?

— Это трудно объяснить… Мне кажется, что здесь сейчас происходит то же самое, что происходило в первые годы открытия Америки. Здесь новая Америка, и ее только недавно открыли. Я чувствую себя, ну, если не Колумбом, то Джорджем Вашингтоном. Здесь есть еще тысячи уголков, куда не заглядывал ни один белый человек.

— Вы заблуждаетесь, Сол, — сказал я. — Америка вся давным-давно исхожена и перехожена. Охотники, скупщики пушнины, да и просто бандиты побывали уже везде. Только они не собирались об этом никому рассказывать. Ведь ни один рыбак не станет приглашать чужаков на свои уловистые места.

— Похоже, что здесь уловистое место.

— Смотря что вы собираетесь ловить.

— Мой улов — это портреты, вы же знаете, — засмеялся он. — Энни, я не возьму с вас денег за фотографии. Только помогите мне снять всех ваших родственников.

— Вижу, вы не торопитесь в свою экспедицию, — сказал я.

— Не тороплюсь. А зачем торопиться? Через несколько дней экспедиция сама сюда придет. Я могу прекрасно поработать для себя. Здесь, потом с индейцами и с шахтерами.

Энни промолчала, и я понял, что Соломон Коэн не дождется от нее приглашения.

Наверно, нас заметили издалека. Мы еще ехали вдоль берега, а из рощи к нам летел на неоседланной лошади рыжеволосый мальчуган и кричал, размахивая рукой:

— В потельню сворачивайте, в потельню! Дед вас там ждет!