Русский угол Оклахомы

За домом, под деревом был накрыт небольшой стол с двумя лавками, врытыми в землю вдоль него. Рядом с кофейником на белой фаянсовой тарелке высилась гора душистых оладьев. В круглой открытой масленке таяла ярко-желтая пирамида масла, а на блюдце расплывался густой бурый мед.

— Садись, — сказал Питер и сел первым, перекрестившись. Свою шляпу он повесил на ветку. — Ешь, все наше, домашнее. Мы не покупаем еду.

— Что-то я не заметил по дороге ни одной лавки, где можно было бы купить хоть что-нибудь, — сказал я, пристраивая свою шляпу рядом. На ветке было еще несколько оструганных сучков, предназначенных для шляп.

— Ты просто пришел не с той стороны. Там, за рекой, есть поселок. Еще дальше есть станция. Можно сесть на поезд и поехать в город, он называется Гудворд, там можно купить все, что тебе надо. Но еду покупать глупо.

— Такую еду не купишь, — согласился я, намазывая мед своим ножом. — Вкусно. Никогда не видел такого меда.

— Этих пчел мы привезли с собой из самой Джорджии, — с усмешкой сказал Питер. — Они все пережили вместе с нами. Они вместе с нами горели и вместе с нами тонули, и теперь живут здесь вместе с нами. Пятнадцать лет мы живем здесь.

— Неужели пчелы живут так долго? — удивился я.

— Да нет, пчелы умирают. Но семья остается та же самая.

— А где вы тонули?

— На Миссисипи, где же еще, — гордо сказал Питер. — Мы ехали на пароходе. Взорвался котел. Начался пожар. Мы были на правой стороне, и она вся обвалилась в воду. Лошади утонули, корова тоже. У нас было два мула, они тоже утонули. Хорошо, что все наши вещи, и пчелы тоже, были в телеге. Телега не утонула. Мы держались за нее. И другие люди тоже держались. Вода была очень холодная.

— Когда это было?

— Семьдесят девятый год. Апрель. Пароход «Быстрая Стрела». Может быть, слышал? Там погибло много народу, об этом еще долго вспоминали.

Меня забавляла та детская гордость, которая звучала в его голосе при упоминании о банальном кораблекрушении. Я вырос на Реке, и с рождения называю Рекой только Миссисипи. Все остальное — речки. О том, как взрывались, горели и тонули пароходы, я слышал с детства. На отмели близ Батон-Ружа, наверно, и сейчас виднеется обломок трапа с самой «Султанши» — этот пароход сгорел в пятистах милях выше по течению, и тогда погибло больше двух тысяч людей — и мальчишками мы подплывали к этим, все еще крепким перекладинам, белеющим над желтой водой, как скелет какой-то гигантской рыбины…

— Может быть, и слышал, — сказал я. — В те годы на реке такое случалось довольно часто.

— В апреле вода холодная, люди умирали от холода, даже те, кто смог выбраться из воды. Умирали на берегу. Нас было четыре семьи, и все остались живы. Только без лошадей и мулов. Толкали телегу сами. Восемь дней до города. Город Вильсон. Там купили пару мулов и поехали дальше на запад. Мы ехали все время на запад. Саванна, Атланта, Мемфис, Вильсон. Потом Арканзас. Все время на запад.

— Тогда еще многие ехали на запад, — сказал я.

— Мы искали хорошую землю. Мы дошли до края земли.

— По-твоему, здесь край земли?

— Да, — сказал Питер. — Дальше на запад — плохая земля. Горы и пески. Дальше не надо ехать. Мы остановились здесь. Сначала четыре семьи, потом приехали другие.

— Я слышал, что индейцы были недовольны, когда белые стали селиться на их землях, — осторожно сказал я. — И армия здесь не особо помогала.

— Армия? Зачем нам армия? Разве мы не такие же люди, как индейцы? — Питер улыбнулся. — Одна голова, две ноги, две руки. Люди всегда могут договориться. Мы к ним с уважением, и они к нам с уважением. Мы пришли на свободное место, здесь никто не жил. Только кайова, но мы им не мешали. У нас не было тогда лошадей, а индейцам нужны только лошади и бизоны. Наши отцы сами пошли к ним, когда их шатры появились поблизости. Мы не знали, вернутся они или нет. Мы за них молились, и они вернулись. Отнесли индейцам хлеб и табак, а они им дали свои мешки и сумки для воды4. Тогда вождем кайова был Темный Бык, отец нынешнего Темного Быка. Отцы попросили у него разрешения жить на этом берегу, потому что здесь была хорошая земля для пшеницы. Темный Бык сказал: «Я не белый человек! Я не провожу границ по земле или по воде. Это белые люди устанавливают правила для других. Живите там, где вам нравится. Земля большая, ее хватит на всех». С тех пор мы с кайова ладим. Очень ладим. Они давно бросили кочевать, потому что бизонов больше нет. Кайова сейчас живут рядом с нами, команчи тоже. Работают у меня, когда хотят. Здесь в округе еще много индейцев, разных индейцев. Некоторые даже работают на карьере, некоторые в бандах. А наши никуда не уходят, живут рядом с нами. Мы с ними ладим. Породнились уже. У одной сестры моей — муж из кайова. Сейчас он придет.

— Зачем?

— Помогать будет. Лечить будем твоего друга. — Питер снова улыбнулся, но на этот раз хитровато. — Надо белую лошадь от него хорошо закрыть, чтобы не увидел. Он с ума сойдет, если ее увидит.

— А откуда он знает, что мы здесь?